Выздоровление
Шрифт:
Сразу же выяснилось, что Микуля любил арбузы, Петя Гавриков — домашнюю лапшу с курятиной, Володя Смирнов — вареные кукурузные початки; Иван Михайлович покосился на сына и промолчал. Он первым поднялся, смахнул в мусорное ведро кожурки и пошел мыть руки перед чаем. Все будто теперь только почувствовали, как славно пахнет из позвякивающего крышкой чайника дикой мятой и зверобоем.
И сели пить чай.
— Карпеича нет, он ведь еще шалфей где-то припрятал.
— А комочек сахару он не припрятал? — спросил Микуля.
Коля
— Последняя, — сказал, чтобы быть правильно понятым; Микуля конфетку взял.
После чая отдыхали. Микуля послюнил палец и шоркнул Коле Дядину по носу.
— Уё-ой, — отпрянул тот. — Ты чего?
— Трубочистов нам тут не хватало…
Коля потерся носом о рукав телогрейки, и он сделался из черного вороненым и заблестел от мазута.
— Раньше большие семьи были, — проговорил Иван Михайлович. — Верней, по многу семей в доме. Теперь и две — редкость…
— Я своих стариков сколько зову — не идут, — сказал бригадир. — Так, говорят, привыкли. Если уж ног таскать не будем…
И не стал Иван Михайлович дальше говорить про большую семью.
— Государство как поставило? — нашелся Коля Дядин. — Каждой семье — отдельную квартиру! Живешь на селе — дом…
— К двухтысячному году, — уточнил Микуля. — А мне пока и с тещей не тесно.
— Вот провалились-то! — не выдержал все-таки Павлушка. — Пойду послушаю, может, тарахтят где…
Когда он открывал дверь, все затихли и ясно услышали еще хоть и далековатый рокот трактора.
— Волокут, — определил Володя. — Пустые теперь газовали бы.
В открытую дверь из густой синевы залетели стайкой крупные мохнатые снежинки.
— Все, теперь точно отпахались, — сказал Иван Михайлович.
Павлушка ушел вниз, затворив дверь. Помолчали. Почему-то не склеивался разговор. Ведь можно… самое время поговорить. Или уже не давит, не жмет ничего? Хорошо живем, что ли?
— Вот часика через полтора домой приедем, — словно с самим собой заговорил Микуля. — Со скотиной бабы уже управились, на дворе — темень… Чем заняться? Ну, за водой пару раз на колонку сходишь… Дальше телек, чаек, на горшок — и спать. Кончили день. Завтра…
— И завтра! — вдруг прорвало Петю, он вскочил, встал возле окошечек в зрительный зал и трахнул кулаком по заводской звонкой заслонке. — Лучше бы не доживать ни до чего!
— Что за ерунда? — строго спросил бригадир. — До чего ты дожил? Только-только руки, можно сказать, развязали, еще и оглядеться некогда было… Ты что?
Петя ни на кого не смотрел.
— В самом деле, — подал голос Иван Михайлович. — Руки развязали, высвободили, можно сказать… Кого же нам винить, что плоховато живем? Если и теперь не наведем порядок — грош нам цена в базарный день.
— И винить некого, — кивнул бригадир.
— Да навели, навели порядок! — усмехнулся Петя. — Поля
Микуля засмеялся, и Петя, зверовато взглянув на него, выскочил из кинобудки. Иван Михайлович поднялся, прикрыл дверь и посмотрел в первую очередь на Микулю.
— Да жениться ему охота, — пожал тот плечами, — а не на ком. Командировку бы ему устроить…
Помолчали. И вскоре услышали, что подъехал трактор, долетели голоса, силившиеся перекричать шум дизеля. И почти тут же в кинобудку ворвался Павлушка с двустволкой в руке.
— Я говорил, мне надо было ехать! — выкрикнул. — Мазилы! А я знал, что она возле тележки будет…
— Да кто?
— Лиса, кто! «Мы караулили», — передразнил он Иванов. — Караульщики…
Иван Михайлович засмеялся, потом бригадир с Володей, подхихикнул им Коля Дядин.
— Ну, комики, — тряхнул шапкой Микуля и вышел из кинобудки.
— Зови этих друзей! — крикнул ему вслед Иван Михайлович. — Картошка застывает.
— Хрен им, а не картошку! — не унимался Павлушка, бросивший двустволку в угол.
— Ну, кончай уже, — перестав смеяться, сказал бригадир. — Откуда ружье?
— Откуда… Две недели в кабине возил. Салажата!
— Так они что там, охотничали?
— Не знаю, че они там делали! Плуг и тележку притащили…
— Зови их сюда.
— Сами придут.
Павлушка сел на лавку и стал смотреть в угол.
— Ну, детский сад…
Иван Михайлович поднялся и пошел к двери, открыв ее, позвал «охотников» за стол.
— Захвати, Михалыч, картошек в карман, машина уже показалась! — ответили ему снизу.
Стали собираться домой.
Пока Иван Михайлович с Колей Дядиным искали замок, бригадир поджидал их на площадке. Молодежь гомонила за углом, возле заглушенного трактора, голоса звучали неотчетливо, и было понятно, как сейчас тихо и глухо вокруг, как низко опустилась снеговая облачная пелена. Дед говорил, что как раз в такие ночи боженька ближе всего опускается к земле, все видит и слышит, но и всякая живая тварь чувствует его, и потому так бывает тихо и покойно. А в чистом небе что высматривать Господа? Его там нет, он прилетает на густых снежных облаках, сеющих на поля перину и в души покой… Деда вспоминал бригадир Матвеев, и, может быть, это он теперь опускался на снеговых облаках.
Высветив снежную, словно застывшую, пелену, за углом развернулась машина.
— Грузитесь, живо! — крикнул шофер.
— Подождешь!
— Тебя дольше ждали!
— Э-э, мужики, домой! — в окно кинобудки мягко ударил снежок, и раздался свист.
— А ты в гостях, что ли, — пробормотал Коля Дядин и вдруг увидел замок возле ножки стола.
— Как же он залетел туда? — удивился Иван Михайлович.
Фонари задули и вышли из кинобудки.
— Нашли? — спросил бригадир.
— Все, поехали…