Взгляд с наветренной стороны

Бэнкс Иэн М.

– О, я очень хорошо представляю себе и это дерьмо, и все прочее. Всю ту чушь, непоследовательность, эгоизм, осуждение всего и вся, утомительную тупость, жалкие попытки произвести впечатление, затеять интригу, мозги в маразме, недальновидность, непонимание, короче, все. Всю эту тоску окружающей повседневности, от которой и в малых-то дозах хочется повеситься!

– Это все мякина, Циллер. Я не обращаю на нее внимания. Я могу вежливо общаться с любым идиотом, и это не стоит мне совершенно никаких усилий. Это так же легко, как игнорировать всякую космическую

мелочь, вроде планет, звезд и судов – всей этой пыли. Однако, говоря откровенно, ничего утомительного и скучного я здесь не вижу.

– Я не могу выразить, насколько я рад тому, что какой насыщенной жизнью вы живете, Хаб.

– Благодарю.

– А теперь можно немного поговорить обо мне?

– Сколько хотите.

– Мне приходят в голову ужасные мысли.

– И что это за мысли?

– Например, первое исполнение «Испытания светом».

– Ах, так вы уже придумали название своей симфонии!?

– Да.

– Я тут же дам знать кому нужно. Как только покажется упоминаемый мной ранее метеорит, мы включим подходящий лазер и начнем свое световое шоу, плюс танцы и всевозможные голографические эффекты.

– Да, да, я не сомневаюсь, что музыка будет сыграна в соответствующей обстановке и на должном уровне.

– О, Циллер, надеюсь. Вы понимаете, что все будет сделано превосходно и удовлетворит самый изысканный вкус. Финал как раз совпадет со временем появления звезды!

– Но я беспокоюсь отнюдь не об этом. Что касается симфонии, я уверен, все пройдет блестяще, но…

– Так в чем же дело?

– Ведь вы непременно собираетесь пригласить туда этого сукина сына Квилана?

– М-да….

– Вот и «м-да». Конечно! Я так и знал! Я так и чувствовал! Но я ведь никогда не давал своего разрешения на его переезд в Акьюм! Никого не интересует, что я думаю!

– Зато я скажу вам, что я думаю: не пригласить его будет совершенно неприлично. Концерт, возможно, будет последним культурным событием в этом году на целой Орбите!

– Что значит «возможно»?

– Определенно. Он уже вызывает огромный интерес. Даже такой вместительный зал, как Штульен, не в состоянии обеспечить местами всех желающих. Я вынужден объявить конкурс среди поклонников на звание самых знающих ваших поклонников и распространять билеты только таким образом. Для кого-то это станет событием всей жизни. За места уже началась драка. Это только одна сторона. Плюс – та аудитория, которая услышит вашу музыку в прямой трансляции – это тоже около десяти миллиардов! У меня у самого есть всего три билета! И, боюсь, ажиотаж таков, что придется оставить всего один!

– Вот вам и прекрасный повод не приглашать Квилана.

– Только вы и он – единственные челгрианцы здесь, Циллер. Вы известный композитор, а он почетный гость. Как я могу я не пригласить его?

– А так, что я просто не хочу этого.

– То есть вы намекаете, что в таком случае не придете сами?

– Именно так.

– Вы не будете дирижировать?

– Абсолютно точно.

– Но на первом исполнении вы всегда дирижировали!

– А в этот раз не буду. Не буду, если он будет приглашен.

– Но вы должны!

– Ничего я не должен.

– Но кто же тогда будет за пультом?

– Никто. Эта вещь вообще не нуждается в дирижере. Композитор встает за пульт лишь для того, чтобы удовлетворить собственные амбиции и поучаствовать в спектакле, а вовсе не для пользы дела.

– О, раньше вы говорили совсем другое. Вы говорили, что существуют нюансы, незапрограммированные тонкости, необычные решения, которые дирижер создает по вдохновению, как ответ на реакцию зала, а это требует сильной индивидуальности, анализа, быстрой реакции…

– Я морочил вам голову.

– Тогда вы казались гораздо более искренним.

– Ерунда. Дело лишь в том, что я не встану за пульт, если в зале будет это ничтожество, этот ублюдок. Меня вообще не будет поблизости! Я останусь дома или уеду куда-нибудь подальше.

– Это будет ужасным сюрпризом для всех собравшихся!

– В таком случае уберите подальше этого вашего почетного гостя.

– Но как реально я могу это сделать?

– Вы мировой разум, как вы только что объясняли мне с весьма утомительными деталями. Ваши возможности бесконечны.

– Но почему нельзя просто развести вас по разным концам зала?

– Потому что из этого ничего не выйдет. Найдется какая-нибудь зацепка, и на виду у всех… Потом, конечно, начнут извиняться, да что толку. Встречу легко устроить.

– Но что, если я дам вам мое слово в том, что вы с Квиланом не встретитесь этой ночью лицом к лицу? Он будет там, но вы его не увидите!?

– И вы хотите сделать это, имея лишь одного аватара? Вы, что, окружите нас звуковыми полями?

– Хотя бы и так. Они прекрасно работают, и волноваться вам нечего.

– Предположим. А дальше?

– В конце концов, я постараюсь и снабжу зал несколькими аватарами. Пусть у них не будет серебряной кожи. К тому же, есть дроны.

– Громилы?

– Лучше крошечные, но мощные.

– Ничего хорошего. Толку от них будет мало.

– И гранаты.

– Все равно.

– Но почему? Не могу же я подумать, что вы мне не доверяете! Мое слово – это мое слово. Я никогда не нарушаю его.

– Вам я верю. Но дело в том, что кроме вас, есть еще уйма народу, которые хотят этой встречи.

– Кто же?

– Терсоно. Консульство. Этот Скорбящий. Блядские обстоятельства. Все!

– Хм…

– И если они хотят, чтобы мы встретились, – я имею в виду, хотят по-настоящему, – то можете ли вы поручиться, что этого не произойдет?

– Ваш вопрос приложим к любому моменту времени, начиная со дня прибытия майора Квилана в наши края.

– Да. Но до сей поры возможность встречи была слишком искусственной, слишком специально устраиваемой. Все знают, как я отреагирую на это, и правильно делают, что не лезут на рожон. Но они втихомолку считают, что наша встреча должна выглядеть как результат действия неотвратимой судьбы, как неизбежность, которую создали моя музыка, мой талант. Моя личность, наконец.