Взрыв корабля
Шрифт:
Я даже не успел как следует обрадоваться, как обнаружил, что «Аварии» зачеркнуты, ибо какой-то счастливец уже принес взамен «любой том Дрюона».
Я узнал у продавщицы телефон бывшего владельца и позвонил ему. Увы, фамилию автора он твердо не помнил.
— Какая-то простая русская фамилия: то ли Ларин, то ли Илларионов…
Я просмотрел каталоги и на «Ларина» и на «Илларионова», но ни один из них не значился автором «Аварий царского флота».
Одно обнадеживало: книга эта реально существует. Я же своими глазами читал ее название.
Время
В тот раз я приехал в Ленинград по делам, никак не связанным с тайной гибели «Пересвета» и с судьбой его старшего офицера. Я уже свыкся с мыслью, что поиск мой не удался. В лучшем случае я смог убедить самого себя в том, что венский юрист весьма заблуждается насчет истинного виновника взрыва на «Пересвете». И только.
В праздники на ростральных колоннах пылают факелы. Я выбрался из автобуса на Стрелке, чтобы полюбоваться редкостным зрелищем и… оказался перед входом в Центральный военно-морской музей. Вдруг вспомнил, что давно собирался сюда, чтобы выяснить, кто такой Леонид Васильевич, которого Домерщиков упоминал в письме к Новикову-Прибою как общего друга, надорвавшегося при устройстве Морского музея.
Впрочем, теперь это можно было и не выяснять, дело, как говорится, закрыто, и крохотный штришок в биографии героя вряд ли мог дополнить ее чем-либо существенным. Вот если зайти спросить о книге?
На служебном входе меня остановил старичок с сине-белой повязкой на рукаве, какую носят на кораблях дежурные офицеры. Порядки в музее соблюдались флотские.
— Нет никого, — сообщил «дежурный офицер». — День короткий, все домой разошлись.
На всякий случай он снял трубку внутреннего телефона и позвонил в комнату научных сотрудников. Ему ответили.
— Ваше счастье, — кивнул мне старичок. — Борода на месте.
Вахтер и в самом деле напророчил мне счастье…
Я поднялся на этаж, заставленный стеклянными футлярами с моделями кораблей. Я шел, как Гулливер посреди лилипутной эскадры: справа, слева вздымались то мачты фрегатов, то трубы броненосцев…
Борода, как выяснилось с первого взгляда, была не фамилия научного сотрудника, а его достопримечательность: квадратно остриженная, она росла вперед, отчего походила на кус старинного испанского воротника. Этот высокий немолодой человек назвался Андреем Леонидовичем и представился главным хранителем корабельного фонда музея, то есть флагманом застекленной эскадры.
Я спросил его о том, зачем пришел: не знает ли он, кто из основателей морского музея носил имя-отчество Леонид Васильевич.
— Знаю, — улыбнулся главный хранитель. — Ученый секретарь музея Леонид Васильевич Ларионов. Чуть помедлил и добавил:
— Мой отец.
Сообщение это меня ничуть не удивило. За годы поиска подобных совпадений было немало. Я даже уверовал в магические круги, расходившиеся от имени «Пересвета»
— Тогда фамилия Домерщикова должна вам быть знакома.
— Михаила Михайловича-то? Боже, я помню его прекрасно! Это друг отца. Они учились вместе в Морском корпусе. Выпустились в один и тот же год. Вместе ходили в Цусиму. Только Домерщиков на «Олеге», а отец на «Орле». Оба после революции перешли на сторону Советской власти, оба хлебнули лиха в известные годы, но дружбу свою не растеряли… Они и родились в один год, и умерли в одно время — в блокадную зиму сорок второго. Оба с младых ногтей носили «матроски» и до седых волос флотские кители… Жили флотом и ушли из жизни с флотским же девизом: «Погибаю, но не сдаюсь!»
Ларионов горделиво вскинул свою необыкновенную бороду. Я вспомнил «простую русскую фамилию: то ли Ларин, то ли Илларионов»… Тут меня осенило! Уж не Ларионов ли автор моей неуловимой книги?!
— Андрей Леонидович, не попадалась ли вам книга «Аварии царского флота»? И снова легкая усмешка.
— Почему же не попадалась?! Дома у меня хранится. Только это не совсем книга… Отец публиковал свои очерки об авариях различных кораблей в «Сборнике ЭПРОНа». Кто-то из друзей решил сделать отцу подарок к юбилею: переплел все его статьи в один сборник с типографски отпечатанным титулом. Таких импровизированных книг было не больше десяти. Так что это действительно сверхредкое издание. Тираж всего десять экземпляров.
Музей закрывался. Ларионов уходил, куда-то спеша. Вопреки всем правилам приличия, я стал напрашиваться в гости. Фамилия Домерщикова — в который раз! — сработала, как пароль.
— Если вы хотите увидеть эту книгу непременно сегодня — Андрей Леонидович смотрит на часы, — и если вас не пугает позднее время — приезжайте в Климов переулок к одиннадцати часам… Я вернусь только-только…
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Андрей Леонидович Ларионов. Главный хранитель корабельного фонда Центрального военно-морского музея. Более сорока лет занимается тем же, чему посвятил последние годы жизни отец, — служит Истории. Хранит и восстанавливает уникальные модели, создает их сам, пишет статьи в морские журналы, автор десятков, если не сотен, интереснейших публикаций. Консультант по вопросам русского судостроения, архивист-исследователь, лектор, пропагандист. Заслуженный работник культуры РСФСР.
Ларионов живет близ устья Фонтанки, в местах, овеянных музой Блока. Полная луна над застывшей рекой, заснеженные сфинксы Египетского моста, темный и гулкий двор-колодец — все предвещало встречу необыкновенную, и предчувствие на сей раз меня не обмануло. С каждым шагом по лестнице время отступало все дальше и дальше, так что, поднявшись на третий этаж, я вступил в какие-то предреволюционные годы; дверь отворилась, и я попал в квартиру бывшего младшего штурмана эскадренного броненосца «Орел» Леонида Васильевича Ларионова.