Взрывы в Стокгольме
Шрифт:
— Вы думаете, полиция знала, что с ними случится, если их отправят обратно в Германию?
— Конечно, знала, знала прекрасно. Хотя все делали вид, что понятия об этом не имеют. Тогда шла большая игра, можно было делать вид, что ничего не знаешь, и давать людям умирать. Блестящая страница в славной истории Швеции! Мне бы, пожалуй, не следовало так говорить. Я ведь не шведка. Я благодарна, что мне дали возможность остаться здесь, что нашлись люди, которые были так доброжелательны,
— А эту фрекен Петерсен, как бы мне ее разыскать?
— Она уже умерла. В прошлом году.
— Кому же переданы права на акционерное общество «Недвижимая собственность Линнеус»?
— Не знаю. Была у нее сестра, младше ее, вероятнее всего, ей.
— А сестра тоже помогала ей в устройстве немецких беженцев?
— Вот этого я не знаю. Вполне возможно, но я ее с этой стороны не знаю. Сестра значительно моложе ее... Подождите... когда все это происходило, ей, наверное, было лет двадцать пять.
— Вы знаете имена беженцев, кому тогда оказывалась помощь?
— Нет, не помню, конечно. И не представляю, кто бы мог знать. Но в тех домах жило довольно много народу. Многие прибывали во время войны или после нее, уже в качестве легальных беженцев. Не всем отказывали. Тех, у кого в Швеции были близкие родственники, обычно оставляли. И многих из легальных беженцев фрекен Петерсен тоже оставляла у себя в доме.
— Теперь я должен вернуться к той проблеме, которая меня больше всего интересует в данный момент. К человеку, устраивающему взрывы. Какое он может иметь отношение ко всему тому, что вы мне только что рассказали?
— Не имею ни малейшего представления. Сама не могу понять. Я-то думала, что все уже давным-давно позабыто...
Сюндман поехал в дом полиции и доложил обо всем комиссару Бенгтссону.
— Ты напал на ложный след,— сказал Бенгтссон и начал медленно, методично почесывать ухо.— И потом, она все страшно преувеличила, в особенности то, что говорила о полиции.
— Ты не знаешь этого Улофссона из Хельсингборга?
— Нет.
— Слушай, ты на себя не похож,— сказал Сюндман.— Так скуп на слова и вообще... суровый.
— Нет, не в этом дело.
— Но что-то здесь не так.
— Все так. Но не может же человек устраивать целую серию взрывов из-за того, что произошло тридцать лет назад и давным-давно забыто!
— Ты сегодня агрессивный.— Сюндман посмотрел Бенгтссону прямо в глаза.— Ты знаешь, мы все тебя ценим и восхищаемся тобой. Ты очень дельный и знающий полицейский работник, и потом ты прямой и честный человек, и я горжусь тем, что с тобой работаю. Ты знаешь, что мы твои друзья и тебя понимаем.
— Я боюсь не тебя,— сказал Бенгтссон,— а себя самого.
— Себя самого?
— Мне до сих пор
— Что вылезает на белый свет? О чем ты?
— Мне было тогда столько же лет, сколько тебе теперь,— сказал Бенгтссон.— Мне, собственно, не было до этого дела, в то время я работал в отделе краж со взломом. Но один раз меня включили в группу, когда делали большую облаву.
— Вот как! Облаву... Где же это?
— На Риддаргатан, 35. В том доме, где произошел первый взрыв динамита.
— И ты говоришь об этом только теперь?
— Я же сказал, что все абсолютно забыл. И только теперь вспомнил.
— И что же это была за облава?
— Мы искали нелегальных беженцев.
— Нашли кого-нибудь?
— Нашли троих.
— Что с ними потом случилось?
— Они были интернированы в концлагерь в Энчепинге.
— Их отослали обратно в Германию?
— Нет, это было уже в конце войны.
— И все-таки тебя мучает чувство вины?
— Да.
— Меня тоже. И хотя мне было тогда всего шесть лет, чувствовал я себя очень неважно, когда госпожа Хейманн рассказывала о том времени. Никак не мог заставить себя слушать о том, что случилось. Все время хотелось прервать разговор. Я просто принуждал себя вести допрос.
— Ты хоть знаешь, о чем идет речь? — спросил Бенгтссон.
— Да, конечно, я же слышал, что она сказала.
— Но ты знаешь, сколько их тогда было?
— Нет.
— Их тогда было несколько тысяч,— сказал Бенгтссон.— Несколько тысяч, и мы выслали их обратно в Германию, прямо в газовые камеры.
— Я об этом даже не подозревал.
— Об этом обычно не говорят. Ни в каком учебнике истории ты этого не найдешь. Потому что то время не украшает славную историю Швеции. Это как раз та глава, о которой все хотят забыть. Все те, по чьей вине все произошло.
— Но один человек об этом не забыл. Тот, кто устраивает взрывы.
— Да, тот, кто устраивает взрывы, не забыл... Хотелось бы мне знать, что это за тип,— сказал Бенгтссон, машинально оттягивая воротничок рубашки, как будто он сдавливал ему шею.
Сюндман посмотрел на Бенгтссона, подумал немного, потом произнес:
— Если он устраивает взрывы в тех домах, он должен быть настроен против этих домов, против тех людей, что там живут. Так что скорее всего это какой-нибудь нацист или что-нибудь вроде того.
— Послушай, на неразорвавшемся патроне из дома на Карлавеген был, кажется, нарисован шведский флаг?
— Да, а что?
— Ничего, просто еще одно подтверждение, что это националист или что-нибудь в этом духе, не так ли?