Взрывы в Стокгольме
Шрифт:
— А сейчас кто-нибудь за ним следит? — спросил Гординг.
— Да, сегодня с пяти утра два человека на посту,— ответил Бенгтссон.— С одним из них я только что говорил по телефону. Заведующий бюро поехал сегодня утром прямо на работу, как он доложил. Не занимался ничем особенным или подозрительным.
— У нас есть две возможности,— сказал Гординг и поднял указательный палец.— Или мы раскроем карты и сделаем у него дома обыск. Если находим динамит и бикфордов шнур — все в порядке, можно сказать, дело ясное. Не найдем ничего — останемся ни с чем. Или другая альтернатива,— продолжал Гординг и поднял указательный палец на второй руке,— с обыском подождать,
Они порассуждали еще некоторое время, но так и не пришли ни к какому решению. Это было неприятно, нужно было спешить: во что бы то ни стало надо было положить конец затянувшейся серии взрывов.
Был вызван прокурор, полицейские помоложе ринулись на розыск, каждый со своим заданием, еще один сидел в архиве полиции и пытался докопаться, нет ли какой «компры» на директора бюро Хенрикссона.
Прошло уже время второго завтрака, а они все еще не могли прийти к какому-нибудь заключению. Зато начали поступать новые, свежие данные. На виллу Соллентуна отправился теперь Фаландер с плетеной сумкой, похожей на ту, в которой находился динамит во время взрыва в универсальном магазине. Ему нужно было эту сумку попытаться продать. Полиция начала превращаться в центр по торговле вразнос, полицейские стали настоящими коробейниками...
Дверь открыла жена Хенрикссона, и Фаландер вошел.
— Вот удачно,— сказала она.— Мы как раз на днях потеряли такую же плетеную сумочку. С удовольствием куплю у вас эту. Сколько она стоит?
— Сумка что надо,— сказал Фаландер.— Жалко, быстро портятся такие сумки, вот тут, у самого замка. Наверно, и с вашей сумкой случилось то же самое.
— Да, действительно,— сказала она.— Но мой муж починил ее кусочком провода, такого белого, вот здесь, у самого замка.
Когда Фаландер позвонил на работу и рассказал о том, как он продал сумку, начальник полиции Польссон, полицейские комиссары Гординг и Бенгтссон, а также Эмиль Юханнесон из прокуратуры сидели и совещались. Они все еще не пришли ни к какому решению. Поджидали любого результата розыска, положительного или отрицательного. Сообщение Фаландера о продаже плетеной сумки послужило для них сигналом. Ведь плетеная сумка, найденная после взрыва, было починена, по рассказу госпожи Хенрикссон, в точности так... Едва ли здесь случайность.
Начальник предварительного расследования и прокурор Эмиль Юханнесон был приземистым, крепким человеком с жестким лицом и выступающим вперед подбородком. В своих выступлениях перед судом он был резок, точен и почти по-военному краток. Такая у него была манера излагать дело. В частной жизни он был более разговорчив и тут уж не упускал случая вставить в фразу какое-нибудь ругательство.
— Это, черт меня задери, решает дело,— сказал он.— Действительно, не можем же мы сидеть тут целый день и болтать всякую ерунду. Я готов дать разрешение на обыск дома и на задержание. Сдается мне, у нас хватит данных и для ареста. Черт возьми, еще чуть-чуть — и будет достаточно материала и для вынесения приговора, скажу я вам. Если только нам удастся выследить, где у него динамит, дело в шляпе. Не можем же мы до бесконечности топтаться, как кошка вокруг горячей каши. Будь он десять раз директор бюро, или генеральный директор, или хоть сам дьявол! Мне кажется, надо принимать меры.
— Я тоже склонен так думать,— сказал Польссон.— Не может быть просто случайностью, что у нас на руках
— Трудно все-таки поверить: старый человек, директор бюро, пунктуальный, педантичный, бегает по городу и устраивает взрывы на лестницах,— сказал Бенгтссон.— Но я согласен, я вас поддерживаю.
— А я немедленно оформляю ордер на задержание,— сказал прокурор.
— Хорошо,— сказал Польссон.— Тогда все в порядке. Я ухожу, но вы немедленно сообщите мне, если случится непредвиденное.
Ровно в семнадцать часов, когда заведующий бюро стоял на Центральном вокзале и ждал поезда, к нему подошли двое.
— Мы из уголовной полиции. Мое имя инспектор Сюндман, а это мой помощник Линдгрен. Не могли бы вы пройти с нами в полицию? Нужно выяснить некоторые вопросы.
— В чем дело? Что вы от меня хотите?
— Нам нужно уточнить с вами некоторые факты.
— Я должен позвонить жене и сказать, что я задерживаюсь.
— Можете не беспокоиться. Мы уже ей сообщили.
Это была истинная правда, потому что Бенгтссон, Фаландер и еще пять криминалистов ровно в девятнадцать часов позвонили у виллы в Соллентуне. Им предстояло допросить всех обитателей дома, а в самой вилле произвести тщательный обыск.
Третья группа криминалистов работала в управлении социального обеспечения. В служебном кабинете Хенрикссона стоял сейф, и ключи к нему имелись только у самого Хенрикссона. Может быть, там он и хранил свой динамит?
В четверть шестого к дому полиции подъехала полицейская машина. Из нее вышли Сюндман и Линдгрен, между ними вышагивал Хенрикссон.
— Что это значит? — спросил Хенрикссон.— Вы обращаетесь со мной как с преступником!
— В конце концов все равно, могу сообщить и сейчас,— сказал Сюндман.— У нас есть веские причины подозревать вас в субботних взрывах.
— Меня — во взрывах? Вы что, с ума сошли?!
— Несколько дней назад, разговаривая о субботних взрывах, вы сказали своему секретарю, что «хорошо бы кто-нибудь занялся расчисткой». Разве не так?
— Вы, оказывается, уже ходите за мной и за моей спиной беседуете с фрекен Брюниельссон!
— Сознайтесь, вы так именно и сказали?
— Вы искажаете мои слова и не понимаете, что я имел в виду.
— Вы знаете о том, что два взрыва и одна попытка к взрыву имели место у входа в те дома, которые принадлежат акционерному обществу «Недвижимая собственность Линнеус»?
— Нет, да, конечно, вы имеете в виду дома Амелии Петерсен? Да, об этом я знал.
— Вам приходилось иметь с ней дело раньше, не так ли?
— Она преследовала меня, как чума, когда я служил в бюро по делам иностранцев. Вечные скандалы, обвинительные статьи в газетах, совершенно невозможно было работать. А потом она еще пыталась саботировать наши решения по поводу методов нелегальной работы. В конце концов я не выдержал, и когда наше бюро реорганизовали и превратили в комиссию по делам иностранцев, я ушел с той работы. Да, хлебнул я с ней горя! Но все это было давным-давно. Думаю, что теперь она уже умерла. Кажется, я даже видел что-то такое в газетах.