Взрывы в Стокгольме
Шрифт:
— Что ты на это скажешь?
— Дай мне немного подумать.
— Конечно, конечно, думай.
Имелась особая причина, почему Бенгтссон спросил у Гординга его мнение, а также почему Гординг выразил желание подумать. Гординг был известен среди своих сослуживцев под лестным прозвищем «Голова», это почетное имя он получил благодаря своей способности, просматривая огромный материал следствия, искать и находить те мелкие, даже позабытые детали, которые приводили в конце концов к тому, что преступник
Так, в прошлом году было одно убийство, загадочное. Гординг просидел всю праздничную неделю один-одинешенек в своем рабочем кабинете, жуя пряники и попивая кофе из термоса. Он всегда так, когда думает. И — нашел связь между двумя деталями в материалах следствия: между пропавшим письмом (в одной части следствия) и убийством генерального директора почтового ведомства (шесть недель спустя). В голову никому не пришло, что между этими двумя событиями могла существовать какая-то связь. А Гординг ее открыл, и сочетание этих двух фактов привело к тому, что полиция смогла докопаться до убийцы.
На этот раз Гордингу не пришлось жевать пряники. После размышления, длившегося всего несколько минут, он сказал:
— Ты помнишь третий взрыв?
— На Карлавеген, сорок два,— сказал Бенгтссон.
— Да, именно. Там было два мальчика лет четырнадцати-пятнадцати, отделавшихся легкими царапинами.
— А что, возможно, эти два факта и сходятся!
— Те ребята жили в Соллентуне. Поблизости от Трэдгордсвеген, если не ошибаюсь. Там же живет и наш директор бюро. Не может же это быть случайностью!
— Да, пожалуй.
— Ты вчера был в Соллентуне? — спросил Гординг у Бенгтссона.
— Да.
— Видел кого-нибудь из ребят?
— Нет. Ах да, сына директора бюро.
— У тебя есть приметы Сюндмана на тех, кто только что выбежал из дома полиции?
Бенгтссон вздрогнул, схватил листок для заметок и прочел свою запись. Потом резким движением бросил листок на стол, почесал ухо и сказал:
— Начинаю стареть. Я должен был об этом подумать. Приметы сходятся...
— Так что наш директор бюро, может быть, и невиновен. Все ниточки тянутся не к нему, а к тем, кто проживает на его вилле.
— Да, хотя его сына и на свете не было тогда — двадцать пять лет назад.
— Именно. Но, весьма вероятно, он оказался под влиянием своего отца.
— Что ж, мне приходилось и раньше слышать о таких вещах.
Когда Петер Сюндман вошел в камеру, Хенрикссон сидел, не без достоинства, на своих нарах и рассматривал на стене коричневое пятно причудливой формы. Он поднялся и поздоровался с Сюндманом чопорно и вежливо:
— Здравствуйте. Я могу дать важные показания.
— Здравствуйте.
— Что это здесь прогрохотало?
— Кто-то попытался с помощью динамита взорвать
— Хотя я сижу в камере. Это обстоятельство служит подтверждением того, о чем я намерен сейчас заявить.
— О чем же?
— Я невиновен.
— Так.
— И знаю, кто устраивает взрывы.
— Так.
— На основании фактов, имеющихся в материалах расследования, можно сделать только одно заключение.
— Я вас слушаю.
— И я считаю своим гражданским долгом заявить то, что мне известно.
— Так.
— Вы должны понять, что я поступаю так не для того, чтобы оправдать самого себя. Но законы должно соблюдать. Кроме того, вы обязаны предотвратить дальнейшие взрывы.
— Так.
— Вина его, собственно говоря, не так уж велика. Это все мальчишка Русенгренов, он виноват гораздо больше. Леннарт несамостоятелен и легко поддается влиянию. Если бы не Русенгрен...
— Кто это Леннарт и кто Русенгрен?
— Леннарт — это мой сын. А Эрик Русенгрен — его закадычный друг. Он живет всего в квартале от нас.
— А откуда вам известно, что они виновны?
— Виновным должен быть кто-нибудь из нашего дома. Все уже доказано, и этот ваш сыр, и плетеная сумка, и удобрения.
— Хорошо. Дальше.
— Жена моя виновной быть не может. И потом есть еще одно важное обстоятельство. Леннарт хочет стать инженером-химиком.
— И что же?
— Осенью собирается в техническую гимназию. Он любит химию, и у него есть маленькая лаборатория. Я знаю, что особенно он интересуется взрывчатыми веществами.
— Где находится его лаборатория? Вчера, когда мы обыскивали ваш дом, мы ее не нашли.
— В старом сарае, на самом берегу, около Норрвикена.
— А нам об этом никто ничего не сказал.
— Вы меня не спрашивали.
— Да, действительно. Мы сейчас же обыщем сарай.
— Обыщите, обыщите. Я могу вам показать, где он находится.
— Сейчас. Я только пойду сообщу своим коллегам. И мы с вами сразу же отправимся на место,— сказал Сюндман.
— Надеюсь, вы понимаете,— сказал директор бюро,— я только выполняю свой гражданский долг.
— У вас нечиста совесть, раз вы предаете своего собственного сына,— сказал Сюндман.— Вот это я понимаю.
— Почему же у меня нечиста совесть? Если действуешь правильно, следуешь закону и выполняешь свой долг, нельзя говорить о нечистой совести. Я только выполнил свой долг.
— Хорошо-хорошо,— сказал Сюндман.— Я скоро вернусь.
Спустя четверть часа явились Сюндман и Фаландер, зашли в камеру и взяли с собой директора бюро. В личной машине Фаландера они поехали в Соллентуну. За некоторую денежную компенсацию Фаландер был не прочь использовать своего «Вольво-144» для служебных поездок.