Я без тебя не могу
Шрифт:
Я пыталась оформить квоту на лечение за границей ввиду отсутствия соответствующей технологии лечения её вида рака. С помощью знакомых Данилевского нам быстро дали ответ на обращение. Правда, он был отрицательным, с направлением на лечение в одну из московских клиник. Умирать.
События разворачивались стремительно. Чем больше я узнавала о поставленном диагнозе, тем отчетливее понимала, что времени почти не осталось. Если бы моя упрямая Антонина Николаевна вовремя все рассказала, не скрывала, то шансов на успешное лечение было бы куда больше. Бабушка буквально таяла
Клим не знал о болезни бабушки. Когда её забрала «скорая», он только уехал: сначала – к отцу, а потом – разбираться со своими делами, о которых по-прежнему не распространялся. Когда я узнала о страшном диагнозе, все иные эмоции и чувства отошли на второй план. Главной и единственной мыслью было изыскать средства на лечение. В этот период я забросила тренировки и учебу и прервала все контакты с внешним миром, не связанные с текущей задачей. Это – часть моего характера: если у меня появляется проблема, я должна её решить и не успокоюсь, пока не решу.
Должно быть, сам Клим был очень занят, потому что писал и звонил редко. Я отвечала на его сообщения, пытаясь создавать видимость того, что моя жизнь не рушится, но эсэмэски все равно получались безжизненными, а диалоги – сухими.
Первой мыслью было поговорить с ним, рассказать о том, что творится в моей жизни, мне требовалась его поддержка и защита в это страшное время. Рядом не было никого, кто бы мог просто обнять меня, успокоить, сказать, что все наладится. Я даже плакать не могла, не имела права быть сейчас слабой, но меня трясло изнутри от переживаемого в одиночку страха.
Может быть, он бы что-то придумал, нашел денег, но я боялась. Понимала, что своих средств в таком размере у него быть не должно: он разорвал общение с отцом, и я не сомневалась, что лишился и его финансовой поддержки.
Знала, что нужно делать и кто может точно помочь с деньгами. Чтобы принять это решение и его последствия, мне пришлось отключить все эмоции и, подобно шизофренику, расщепить себя на две части, одну из которых я просто закопала в глубинах сознания.
Я отдавала себе отчет в том, что мне будет невыносимо плохо, что я буду умирать и погибать, но не видела какого-либо другого способа помочь бабушке. Её положение не было безвыходным, просто ей требовалось лечение, а я могла ей его организовать. И если Клим будет знать о состоянии бабушки, я уже не смогу обратиться к его отцу, ведь тому нужно было, чтобы я бросила Клима, а Клим мне просто не поверит, и тогда денег на лечение я не получу.
Ставить на чашу весов любовь к Климу и любовь к бабушке было невозможно, ведь это совершенно разные чувства, но если я оставлю Клима, как этого хотел его отец, то он будет жить – пусть вдали от меня, пусть полюбит когда-нибудь другую, хотя от одной мысли об этом мне хотелось выплюнуть все свои внутренние органы и снять с себя кожу. Но если я этого не сделаю, моя бабушка умрет.
В тот день, когда я узнала о заболевании бабушки и на мои плечи свалилась проблема её лечения, я навсегда попрощалась с детством.
Анатолий Самгин словно предвидел, что он мне еще понадобится. Набрала его номер, выгравированный на черной визитке, которую нашла в куртке, и он ответил буквально через два гудка.
Он назначил мне встречу в своем офисе в Москве, заверив, что с его сыном я не пересекусь, и вечером я уже отправилась на поезде из города N.
Он пригласил меня обсудить нашу щепетильную тему за обедом в ресторане своего бизнес-центра, где каждый, кто встречался нам на пути, смотрел в его сторону с трепетом и страхом.
– Ну что, Алена Александровна, вот мы и снова встретились. – Вновь этот тон – заинтересованный, любезный, человечный, будто он видит во мне живое существо, а не пылинку на пиджаке.
– Мне нужны деньги.
У меня не было сил играть в его игры. Это явно читалось на моем измученном лице. Я заметно похудела за последние дни и выглядела гораздо хуже, чем после того, как меня выписали из отделения травматологии на костылях.
От его взгляда не ускользнули отпечатавшиеся на моем лице следы бессонных ночей, но никаких вопросов он не задавал. А мне казалось, что, возможно, он даже знает причину, по которой я вдруг передумала и обратилась к нему.
Официант принес еду, заказанную для меня Анатолием Борисовичем, но я к ней не собиралась притрагиваться, наблюдая, как мужчина напротив поглощает свой обед, а потом аккуратно вытирает уголки губ салфеткой.
– О какой сумме идет речь? – Он откладывает салфетку и устремляет на меня цепкий взгляд дельца.
Озвучиваю итоговую стоимость всех расходов на лечение бабушки в готовой принять её клинике во Флориде, где жила сестра, и жду отказа, потому что размер требуемых средств был баснословным, а для моей семьи и вовсе неподъемным. Но Анатолий Самгин даже не полюбопытствовал, для чего мне нужна такая сумма. Ему это было не интересно.
– Ты же понимаешь, что условия нашего сотрудничества теперь изменятся?
Нет, я не понимала. Не понимала до того самого момента, пока за наш столик не подсел Максим, а Анатолий Борисович не сказал, что друг его сына поможет мне сделать так, чтобы у Клима больше никогда не возникло желания меня видеть.
До этого разговора я еще лелеяла какую-то надежду на то, что когда-нибудь смогу найти Клима и объяснить ему свой поступок, но с каждой минутой эта эфемерная надежда таяла всё больше.
– А это тебе нужно будет подписать, – протягивая мне стопку документов, оказавшихся договором займа, говорит Самгин-старший.
Смотрю на него непонимающим взглядом.
– Ты же не рассчитывала, что я поверю тебе на слово?
Откровенно говоря, я вообще не знала, как это будет происходить, не хотела об этом думать, а меньше всего – о том, каким будет объяснение с Климом.
– Что это?
– Ничего особенного. Мы подпишем договор займа с процентами на пятнадцать лет, начало исполнения обязательств с твоей стороны еще не скоро, не переживай. Но если ты будешь хорошо себя вести, обещаю его уничтожить.