Я бил «сталинских соколов»
Шрифт:
Но, судя по всему, вражеский летчик тоже много упражнялся в таком же нарушении летной дисциплины, даже, наверное, получал свои выговоры. В любом случае ни один новичок не сумел бы удержаться рядом с нами во время нашего полета над землей. В мирное время нас обоих посадили бы на «губу»!
Мой преследователь расстрелял много патронов. Каждый раз, когда я оглядывался, то видел, как стреляют его пулеметы. Он тратил патроны, словно был на гулянке! Я попытался вынудить его налететь на деревья, печные трубы, изгороди и кусты. Но этот мерзавец был начеку. Я уже начал
Мы проскочили над карельской деревней. Я осторожно начал забирать вверх, решив: сейчас или никогда. Набрав высоту 1650 футов, я круто развернулся к нему, выполнив маневр так, что мы разошлись буквально вплотную. Русский просто не успел прицелиться. Разойдясь, он стал лихорадочно разворачиваться. В этот момент я уже находился рядом и чуть сзади. Когда «Иван» выполнил разворот на 180 градусов, я дал первую очередь в борт его истребителя. Он запаниковал и, вместо того чтобы оторваться, использовав превосходство в скорости, продолжил горизонтальный разворот. Я сделал то же самое, но мой истребитель был более маневренным. Практически сразу я оказался у него на хвосте.
На сей раз гонки не состоялись. Я проверил приборы, чтобы убедиться, что все в порядке. Наша скорость после крутого виража была около 235 км/ч. Я посмотрел вниз, где находилась маленькая серая деревня и множество красноармейцев, глазевших на нас. Они не осмеливались стрелять, опасаясь попасть в свой самолет.
Мы сделали уже десять кругов, и мне это начало надоедать. Еще один вираж, и я увидел бледное лицо пилота, оглядывающегося через плечо на меня. Я дал по нему пару очередей в упор. Мои трассы нырнули в фюзеляж «мига», как в болото, без видимого эффекта. Пилот сделал вираж еще круче, едва не сорвавшись в штопор. На этом типе самолета сложно выйти из штопора, если высота не превышает 6000 футов. В последний момент он ослабил давление на ручку и спикировал к деревьям, начав еще одну безумную гонку на малой высоте. Я дал ему пару очередей и последовал вдогонку.
Теперь настал мой черед выступать в роли инструктора, принимающего зачет. Пока истребители плясали над разными препятствиями на земле, стрельбы почти не было. Пару раз мы даже проскакивали под линиями электропередачи. Временами смерч от его пропеллера сильно встряхивал мой самолет. Если лететь вплотную за другим истребителем, нет необходимости использовать полную мощность мотора, так как он фактически тащит тебя в возникшей зоне разрежения. Каждый раз, когда цель появлялась у меня на прицеле, я давал очередь, но его бронеспинка отражала пули моих тяжелых пулеметов.
Мы пролетели над аэродромом Виданы, едва не скребя по земле. Несколько вражеских самолетов стояло на площадках перед ангарами, а механики разбежались в стороны, сопровождаемые очередью моих пулеметов. Мы приближались к краю аэродрома на скорости 390 км/ч. Там была кирпичная водонапорная башня, торчавшая над лугом. «Миг» обогнул ее стороной, а я предпочел перескочить через нее. Я опасался, что пехотинцы могут зацепить мой самолет штыками!
Пилот «мига», похоже, подумал, что избавился от меня, потому что повернул обратно к базе. Это была ошибка. Я повернул на него и оказался в 50 метрах от русского истребителя, держа его на прицеле. Теперь броня не прикрывала русского пилота, и исход был очевидным. Самолет тяжело клюнул носом и врезался в глинистую почву, разлетевшись на тысячу кусков. В моему мозгу промелькнула странная фраза: «Учения закончены. Возвращаться».
Я покачал крыльями над русским аэродромом и смеха ради дал несколько очередей, после чего полетел домой.
Во время обратного полета я увидел капитана Луукканена, моего командира звена во время «зимней войны», который летел, чтобы поохотиться на красных.
Лишь после того, как я приземлился, понял, насколько меня вымотал этот полет. Меня буквально трясло несколько минут, пока я рассказывал механикам о происшедшем.
Первый день декабря был для нашей эскадрильи годовщиной. На сей раз мы праздновали ее на временной базы Лункула недалеко от Мантсинсаари.
Вечером мы все собрались в большом зале, где стояли длинные столы, накрытые белыми скатертями. А после ужина началась главная часть программы, то есть вечеринка!
Из штаба нам прислали прекрасный набор бутылок, и после тостов за родину, эскадрилью, воздушные бои началась общая беседа. Мы обсуждали различные бои, которые проводила наша эскадрилья, и сейчас они становились гораздо более успешными, чем на самом деле. Вы же видели, как я взял вверх… и так далее.
Тем временем командир эскадрильи напомнил нам о метеопрогнозе и приказал Йоппе выйти и проверить, не улучшилась ли погода.
Йоппе заглянул за угол, посмотрел вверх и увидел ясное небо с мерцающими звездами. Тогда он вернулся и сообщил, что погода поганая, как всегда. Это было именно то, чего все ожидали. «Снабженцы, по новой!» - приказал командир.
Сауны на базе были старые, но мы пользовались ими каждый день. Но сауны одна за другой горели. И вот механик примчался и доложил командиру соседнего звена: «Ваша сауна горит!» На это лейтенант ответил: «Спокойно, парень! Вот и подошел черед сгореть нашей сауне!»
Я весь вечер пил воду, но тем не менее хорошо повеселился. И поздно вечером мне пришла в голову интересная шутка. Я пошел на кухню, взял котелок и налил туда водки. Затем вернулся к столу и продолжил «потягивать» из котелка.
Вскоре командир эскадрильи подошел поговорить со мной. Спустя некоторое время я убедил его отхлебнуть из котелка. Командир, уверенный, что там вода, сделал большой глоток. Он с трудом выдавил: «Твою мать…» Я пригласил его отпить еще, но он ответил: «Спасибо, мне хватило».
Вскоре после этого полковой капеллан, большой крепкий мужик, подошел и попросил у меня пить: «Пожалуйста, мне бы тоже». Он тоже думал, что в котелке вода, и сделал большой глоток и лишь тогда сообразил, что именно пьет. «Ну ты и подлец…» - но к этому времени я уже был снаружи и тоже проверял погоду!
До того как вечеринка закончилась, командир эскадрильи майор Эка Магнуссон произнес речь. Мы стояли полукругом перед ним. Слева от меня стоял капеллан, а позади какой-то юнец, высокий и тощий, словно бобовый стебель.