Я болею за «Спартак»
Шрифт:
Над библейскими силуэтами верблюдов на горных тропах Дарваза и Памира возникли стремительные тени самолетов.
Сотни школ и больниц построены в далеких кишлаках, где раньше мулла и знахарь заменяли учителя и врача.
Ликвидировалась неграмотность, создавалась национальная интеллигенция, женщина начинала борьбу против векового угнетения, борьбу за равноправие, за человеческое достоинство.
Лицо страны менялось. Стирались постепенно белые пятна с географической карты Таджикистана. Но геологически Таджикистан остался почти сплошным белым пятном.
Богатейшие недра страны были не разведаны, не изучены.
Пятилетний план ставил перед Таджикистаном проблему индустриализации.
Нельзя было разведывать недра страны обычным порядком, мерной поступью «Союзгеоразведки». СССР догонял передовые страны Европы и Америки, Таджикистан догонял СССР. Темпы, принятые для Союза, здесь надо было возвести в квадрат.
Разведка недр должна была вестись масштабом широких теоретических прогнозов. Для этого требовалась помощь лучших научных сил Союза.
Эта помощь была подана в 1932 году в форме большой комплексной научной экспедиции.
Свыше двухсот научных работников приняли в ней участие. Ее исследования распространились на площадь около ста тысяч квадратных метров. Такова же, примерно, была протяженность маршрутов всех ее отрядов.
Недра страны выдавали свои тайны. Карта Таджикистана покрывалась кружками и значками, отмечавшими месторождения золота, свинца, олова, меди, циркона, флюорита, вольфрама.
Некоторые из этих месторождений становились объектами промышленной разведки. Начиналось строительство рудников, перекраивалась наново экономика страны.
Теперь, в 1933 году, предстояло продолжить работу по несколько суженной программе. Из нее были изъяты вопросы сельского хозяйства. Экспедиция была названа Таджикско-Памирской (ТПЭ).
Трудные задачи стояли перед ней в неисследованной области Западного Памира, в этом сплетении грандиозных горных цепей, где на стыке хребтов Петра I и Академии наук, господствуя над десятками высочайших пиков, поднимается снежный массив пика Коммунизма, самой высокой вершины СССР.
Хребты Академии наук и Петра I образуют своеобразный метеорологический рубеж. На их склонах и вершинах осаждается влага Средиземноморья, Каспийского и Черного морей, принесенная западными ветрами. Здесь образуются мощные фирновые [5] поля, питающие целую систему громадных ледников. В них берут начало почти все реки Среднего и Южного Таджикистана. Они низвергаются с западных склонов Памирского нагорья и растекаются по долинам.
5
Плотно слежавшийся зернистый снег
А западные ветры, лишенные влаги, перевалив через горы, несут дальше на восток свое сухое дыхание. И поэтому к западу от хребтов Академии наук и Петра I — утопающие в зелени кишлаки, рощи грецких орехов и фисташек, белая пена египетского хлопка, багрянец персиков и прозрачный янтарь виноградных гроздьев, а к востоку — область мирового минимума осадков, безводная и бесплодная пустыня, лед, скалы и галька Памирских нагорий.
Горные реки Таджикистана дики и капризны и причиняют нередко много вреда. Уровень воды в них неожиданно и резко меняется, меняется подчас и само русло.
Чтобы овладеть этими реками, заставить их орошать хлопковые поля и плодовые сады колхозов по точному расписанию агрономической науки и послушно вращать турбины ГЭСов, надо было прежде всего изучить режим несущих влагу ветров и питающих реки ледников.
Цепь метеорологических станций, расположенных в широтном направлении, — Красноводск, Ашхабад, Душанбе, Гарм, Рохарв, Каракуль, Мургаб, — изучают этот сложный метеорологический комплекс. Однако на наиболее ответственном участке,
Кроме того, альпинисты 29-го отряда, поднявшись на вершину пика Коммунизма, почти на километр вознесшуюся над соседними снежными гигантами, должны будут нанести на карту расположение горных хребтов и ледников, проникнуть в последние тайны памирского белого пятна.
Я слушаю Николая Петровича Горбунова, бессменного начальника ТПЭ, и под его рассказ карта Таджикистана оживает: стремительные потоки, низвергающиеся с крутых склонов гор, таящие в себе десятки Днепростроев электроэнергии, растекаются по буйному плодородию лессовых долин и исчезают в песках пустыни. Грядами неприступных вершин высятся цепи памирских гор, и там, в хребте Академии наук, отделяющем Памир от Дарваза, мне чудится огромный массив пика Коммунизма, высочайшей вершины СССР, которую нам предстоит покорить.
Через несколько дней мы едем с Николаем Петровичем на юго-восток. Давно проплыли мимо нас в окне вагона приволжские леса и поля.
Знойное марево стоит над выжженной палящим солнцем степью. Воздух по-азиатски легок и прозрачен — сухой, лишенный влаги воздух величайшего континента.
Три дня раскаленного зноя и сухого ветра, перегоняющего с места на место пески барханов. Затем справа и слева возникают снежные горы, вернее, призраки снежных гор, до того легки в прозрачном воздухе серые скалы и матовая белизна вершин. Они сопровождают нас, не приближаясь и не исчезая. Пустыня снова переходит в степь, затем в нее вклиниваются острова пышных, раскидистых деревьев. Чимкент, Ташкент, Урсатьевская, поворот налево, на восток, и вот уже раскидывается по обе стороны железнодорожного пути цветущий оазис Ферганской долины: маленькие, тонущие в зелени станции, расцвеченные пестротой халатов и тюбетеек, поясных платков и узорных рукояток ножей, и на горизонте — воздушно-легкие зигзаги снежной гряды Алайского хребта.
В Андижане мы покидаем вагон. Автомобиль доставляет нас в Ош. Дорога идет безлесными холмами, чертящими свои закругленные контуры на легком небе юга — скупой и манящий пейзаж средне-азиатских предгорий. Оазис Оша ложится зеленым пятном на рыжую степь. Мы проезжаем улицами старого города — глухие глиняные стены с маленькими резными дверями — и попадаем в новый город — «Киргизторг», Госбанк, почта, телеграф.
Густая пыль азиатских дорог легкими клубами поднимается из-под колес автомобиля и встает за ним сплошным, непроницаемым облаком.
Мы минуем весь город и на его окраине въезжаем во двор базы памирских отрядов ТПЭ.
На дворе навалены мешки с ячменем, ящики со снаряжением, одеждой, продуктами, вьючные сумы. В стороне раскинуты палатки, в которых живут в ожидании выхода в поле научные работники экспедиции.
Одна из таких палаток предназначена для меня. Я расставляю в ней сумы и вьючные ящики, где хранится мое походное снаряжение, и с наслаждением растягиваюсь на спальном мешке. Я — дома.