Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Драбкин Артем Владимирович

Так на Берлин мы летали несколько дней. 2 мая 1945 года наконец немецкий гарнизон в Берлине капи­тулировал!

— Сколько всего у вас боевых вылетов?

— 49 боевых вылетов, 12 воздушных боев, в кото­рых я сбил лично один «Фокке-Вульф-190». Как полу­чилось? Мы летели звеном строем «фронт» и атако­вали группу «фоккеров». Каждый атаковал свой самолет. Я сбил.

В архивных документах отмечена эта воздушная победа Ю.М. Мов-шевича: 04.02.45 в р-не юж. Рауден в воздушном бою на самолете Як-9 лично сбил один ФВ-190.

Источник:

ЦАМО РФ, ф. 89 гиап, оп. 207919, д. 3 «Оперативные сводки полка» (за 1945 г.).

4 мая весь личный состав полка посадили на две бортовые машины, и мы поехали посмотреть Берлин. Когда выехали в предместье Берлина, еще раз убедил­ся, что здесь не было войны, но чем ближе к центру, тем больше разрушений и пожаров. Где-то я читал, что и до войны Берлин был сумрачным, из-за того что поч­ти все здания были

темно-серого цвета, а теперь, в связи со следами пожаров, стал и того мрачнее. Вы­ехали в центр, к рейхстагу, и на его ступенях мы сфото­графировались всем полком. Запомнилась группа не­мецких пленных солдат, стоящих у рейхстага. Охранял, по-видимому, один наш солдат. Да и куда и зачем им было бежать.

Недалеко валялся опрокинутый набок ларек типа наших «Союзпечать», и из него вывалились газеты, журналы и открытки. Я поднял одну открытку. На ней был изображен один из видов Берлина. Поднял еще и еще — Берлин. Решил на память собрать эти виды. На­чал копаться в куче, выбирая открытки. Мне все время попадался какой-то кусок белой материи, мешая мне отыскивать новые открытки. Наконец он мне надоел, и я решил его вытащить. Потянул. Не тут-то было, не идет. Тогда я напрягся и выдернул его. Оказался этот кусок материи нижним бельем трупа мужчины. Рыться в куче мне сразу расхотелось. Тут кто-то подал идею: «Поедем посмотрим имперскую канцелярию». Решено. Мы залезли в свои две грузовые автомашины, впереди в легковой командование полка, и поехали от рейхстага по улице. Вдруг на передней машине кто-то стал сту­чать по кабине шофера. Машины остановились. Оказа­лось, кто-то увидел, как из-под подворотни выносят охапки бутылок, по-видимому, с выпивкой. И вот ведь как получается: несколько человек, забыв обо всем на свете, кинулись за дармовой выпивкой, а остальные, повинуясь стадному инстинкту, за ними. Так из-за ка­кой-то выпивки, которую выпил и назавтра забыл, мы не посмотрели имперскую канцелярию, последнее при­бежище Гитлера!

Так как поездка к имперской канцелярии не состоя­лась, мы начали разбредаться кто куда. Почти все дома в этом районе Унтер ден Линден были разбиты: без окон и дверей и с разбитыми крышами и полами между этажей. Мы зашли на 1-й этаж одного из домов. Там, по-видимому, располагалась большая часовая мастер­ская. На столах стояли, как игрушечные, станочки: то­карные, сверлильные, фрезерные и еще какие-то. Раз­бросано было много деталей...

В последние дни войны мы прикрывали наступле­ние наших войск на Прагу. Стояла ясная погода, истре­бительные полки, сменяя друг друга, непрерывно нахо­дились над нашими войсками. Не помню, чтобы по­явился хоть один немецкий самолет. Чтобы удобнее было прикрывать свои войска, мы перелетали на юг с аэродрома на аэродром. Наконец перелетели в г. Риза, расположенный на реке Эльба, километрах в 40 или 50 от Дрездена. Сказать, что это были прогулочные поле­ты, нельзя, так как в некоторых местах шли воздушные бои. Последний немецкий бомбардировщик был сбит над Прагой 12 мая, хотя война официально закончи­лась. Ну а пока война еще шла, мы обязаны были со­вершать боевые вылеты. И так как чувствовалось, что война вот-вот кончится, какое-то появилось расхолажи­вание: не было наблюдателей за воздухом, не стояли наготове дежурные звенья. И однажды часов в 10 утра вдруг над нашим аэродромом появились с десяток «Юнкерсов-87», так называемые «лаптежники». Вот тут мы малость заметались, но, к нашему удивлению, не­мецкие летчики, увидев, что на аэродроме находятся наши истребители и некоторые из них стали вырули­вать, чтобы взлететь, вдруг отвернули в стороны и ста­ли садиться на полях вокруг аэродрома. К ним побежа­ли наши автоматчики. Выяснилось, что в этой части ко­мандование сказало, что войне капут и летите куда хотите. А так как в Ризе они когда-то располагались, то и решили вернуться домой. Наверное, здесь были их семьи — в кабинах вместо стрелков были жены этих летчиков.

Однажды после летного дня мы вернулись на ночлег в маленькую двухэтажную виллу, выделенную нашей эскадрилье и располагавшуюся на левом, высоком бе­регу Эльбы. Когда в январе 1945 года мы начали насту­пление, в эскадрилье было 12 летчиков по штату и не­сколько сверхштатных, а сейчас, в начале мая, нас ос­талось человек пять или семь. Остальные погибли за эти 3—3,5 месяца. На втором этаже были спальни, и мы легли спать. И вдруг поднялся шум. На улице воз­никла страшная стрельба. Мы перепугались, быстро оделись и спустились на первый этаж. В руках у нас бы­ли пистолеты «ТТ» — все наше оружие. Мы решили, что это прорывающиеся на запад немцы. Приняли решение отстреливаться до тех пор, пока нас не выручит пехота. Настроение было отвратительное! И вдруг в двери на­чали сильно стучать, прорываясь к нам. Ну началось! Раздался из-за двери громкий и сильно взволнованный голос нашего постоянного дневального, пожилого сол­дата Сонина: «Товарищи офицера (он ударение делал на последнее «а»)! Победа!!! Победа!!! Кончилась вой­на!» Мы сперва не поверили. Уж больно было неожи­данно! И как будто буднично! А он все ломился и кри­чал. Осторожно открыли двери. Сонин, встретив нас, все взахлеб кричал: «Победа!!!» Выскочив на улицу, мы увидели... Конечно, бывают очень красивые фейервер­ки. Но тут над городом висела какая-то разноцветная сеть. Она все время двигалась и меняла цвета. Это из

всего, что могло стрелять, — стреляли трассирующими пулями и снарядами. Их прошивали в разных местах разноцветные ракеты. Солдаты, сержанты и офице­ры — все перемешались. И я вдруг почувствовал ог­ромное облегчение, как будто тащил на гору огромный груз, а тут все сбросил. Это отступило постоянное нервное напряжение, которое раньше было незаметно. Вдруг понял — все! В меня не будут стрелять ни на зем­ле, ни в воздухе! Не будут бомбить; если и полечу, только в учебный полет — легко и замечательно. На кой хрен мне эта война!

102-й стрелковый полк, первая рота. Николай Валуйский {внизу), старшина роты Петр, Юрий Мовшевич {справа)

Юрий Мовшевич у своего самолета Як-9У

Юрий Мовшевич у своего самолета Як-9У

Юрий Мовшевич

Летчики 89-го ГИАП после боевого вылета. Слева направо: Михаил Молчанов, Юрий Голдобин, Кузнецов, Иван Гончар, Юрий Мовшевич

Звонарев Константин Григорьевич

Родился в селе Ильинское, в крестьянской семье. Нас было 13 детей (к началу войны осталось 9), я — первенец. Детство было тяжелое. В няньках был до вто­рого класса — помогал матери. Когда окончил семь классов, пошел работать в артель. У нас в деревне бы­ла артель металлистов — делали игрушки. В 1940 году, весной, меня должны были призвать в армию. А когда вызвали в военкомат, спросили: «Ты летчиком хочешь быть?» Ну кто не хочет быть летчиком? «Тогда, — сказа­ли мне, — поезжай в Реутово, проходи комиссию». Из деревни нас двоих туда направили. Поехали. Я прошел комиссию, а товарищ мой — нет, у него обнаружили плоскостопие — значит, с парашютом прыгать нельзя.

Так я попал в авиацию, в аэроклуб в Реутове.

Жили мы у хозяйки. Кормили нас два раза в день, а ужин — за свой счет. Платили тогда курсантам 250 руб­лей —- ничего, нам хватало. Мы тогда же не пили...

Начали учиться. Сначала изучали самолет. А зимой, с декабря месяца, начали летать на У-2. К апрелю я уже закончил программу. Приехала комиссия из летного училища. Проверили нашу подготовку, а потом раски­дали кого куда.

Я попал в Качинскую краснознаменную школу ис­требителей. Это было уже весной, в апреле 1941 года. Приехал в училище, принял присягу и начал учиться. Еще до войны успел сделать несколько вылетов на ис­требителе. Сначала летал на УТ-2, потом на спаренном УТИ-4 и один полет успел совершить до войны на И-16.

22 июня — ночью тревога. Мы — на аэродром. Вы­копали щели и сидели в них. Рядом была бухта, бом­бить начали ее. Зенитки как дали им! Было видно, по­ловину из всех тех, что прилетали, сбили.

Потом нас эвакуировали. Передислоцировали под Энгельс, в Красный Кут. Боевые самолеты у нас забра­ли, оставили только УТИ-4, на которых мы продолжали учебу. Потом горючего не стало. Мы сидели на нарах, разутые, раздетые. Я голода особо не ощущал, а неко­торым было очень голодно. И при этом ничего у нас не было, все склады там остались. Из нас отбирали тех, кто поспособнее. Когда в нашу часть привозили бен­зин, руководство школы рассчитывало, скольких могут выпустить, — тех и отбирали. Выпускали нас из школы истребителей постепенно. Подготовят, потом ждут, ко­гда бензинчику еще дадут. Потом, когда стало видно, что советские войска несут большие потери, нам стали давать бензина больше, чтобы уже хватало не на 5—6 человек экадрильи, а побольше. Отбирали ребят, что покрепче. И я попал в их число.

И-16 нам уже не давали, потому что «их все побили». Сначала нам дали три «лагга». Два из них сразу разбили. Бестолковые были эти самолеты, нехорошие, недорабо­танные. Потом дали Як-1. На нем и выпустили.

В 1943 году я окончил училище, в марте, и был на­правлен в Рассказово, под Тамбов. В школе я только научился взлету-посадке и пилотажу, а боевого приме­нения не знал. А вот в утапе начали парами летать, звеньями, учились стрельбе по конусу, воздушному бою.

И уже начали туда приезжать представители пол­ков, «покупать» нас. Целые полки начали образовывать. Первый раз к нам приехали командир полка и командир эскадрильи. Набрали нашей молодежи. А кто ее учить-то будет? Через два месяца приехал командир эскад­рильи, который стал командиром полка, и опять набрал новичков. Такие потери были...