Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура
Шрифт:
Так что начало войны с Японией никого из нас не застало врасплох — ее давно ждали, к ней давно готовились. Правда, 88-й бригаде повоевать так и не довелось — хотя китайцы рвались на фронт, им было в этом отказано, лишь около сотни человек придали советским частям в качестве проводников и переводчиков; остальные возмущались, писали письма в инстанции с требованием бросить их в бой — пока им не объяснили, что сил у нас и так хватает, а они вскоре потребуются для решения других, более важных задач. Так и случилось — именно наши ученики составили костяк новых органов власти на освобожденных от японских оккупантов территориях, именно они создавали китайскую армию и обеспечивали тыл советских войск в Маньчжурии, а затем активно участвовали в гражданской войне, завершившейся победой китайских коммунистов. Так что 88-я бригада была не столько боевой частью, сколько «кузницей кадров» на будущее — для нового, советского Китая.
Но до этого было еще далеко — сначала требовалось освободить страну от японской
В начале июля 1945 года к нам на Дальний Восток начали прибывать войска из Европы, а меня направили на ПКП (полевой командный пункт) 2-го Дальневосточного фронта — готовить войсковых разведчиков, которым предстояло первыми форсировать Амур, «снять» японские погранпосты и очистить побережье для высадки главных сил.
Хотя будущая кампания ни для кого уже не была секретом, меры маскировки соблюдались очень строго. Помню, как к нам в штаб приехали незнакомые генералы, один из которых представился маршалом Василевский, — его только что назначили командовать войсками на Дальнем Востоке, и, чтобы не привлекать внимания японской разведки, маршал до самого начала войны с Японией проходил в генеральских погонах.
Главная ставка была сделана на стратегическую внезапность — ради этого решено было даже не проводить артподготовку. И нам действительно удалось захватить неприятеля врасплох — японцы полагали, что Красная Армия сможет начать наступательную операцию не раньше сентября, а мы ударили в начале августа: вечером 8-го числа, когда Молотов выступил по радио с объявлением войны Японии, наши войска уже стояли на берегах Амура и Уссури в полной боевой готовности, и в ту же ночь двинулись вперед.
На рассвете 9 августа я высадился на вражеский берег с разведбатом 361-й стрелковой дивизии 15-й армии — мы форсировали реку неподалеку от села Ленинское. Обеспечивали переправу катера Амурской военной флотилии; в первой волне наступления вместе с нами шли пограничники и моряки. Ни во время переправы, ни при высадке в Тунцзяне и Фуцзыне, ни на следующее утро мы не встретили серьезного сопротивления — японцы нас явно не ждали. Высадка главных сил также прошла почти беспрепятственно, и войска стремительно двинулись в глубь маньчжурской территории.
Серьезные бои на нашем направлении начались лишь три дня спустя, 12 августа, когда опомнившиеся японцы подтянули подкрепления и встретили нас в Цзямусах, где у них имелся мощный укрепрайон, — на его прорыв ушло несколько суток. А всего таких УРов у японцев было семнадцать.
Так что не стоит представлять Маньчжурскую операцию
легкой прогулкой. На самом деле, война шла всерьез, самураи сопротивлялись отчаянно, особенно в первую неделю боев: бойцы они были хорошо обученные, стойкие и дрались до последнего. Между прочим, и рассказы о японских смертниках, прикованных к пулеметам, — это не домыслы, не пустые слухи или фронтовые легенды, как утверждают некоторые горе-историки: я собственными глазами видел такого камикадзе в Цзямусах, уже мертвого. Другое дело, что приковывали как раз тех, кому японцы не особенно доверяли, что они до конца будут сражаться, и было их на нашем фронте не очень много — если верить рассказам американцев, им такие смертники встречались куда чаще.
Прорвав японскую оборону, наша дивизия продолжила наступление на Харбин. Большую помощь нам оказывали бронекатера, канонерские лодки и мониторы Амурской военной флотилии, высаживающие десанты по берегам Сунгари. В Харбин мы вошли 20 августа, но никакого сопротивления здесь уже не встретили — накануне город был освобожден небольшим воздушным десантом 1-го Дальневосточного фронта.
Нам пришлось принимать капитуляцию японских частей, разоружать их и размещать в лагерях военнопленных, наводить порядок в городе, обеспечивать безопасность тылов. Днем здесь было спокойно, а вот по ночам, случалось, постреливали — причем не столько японцы, сколько недобитые гоминьдановцы, которые нападали и на местных коммунистов, вышедших из подполья, и на советских солдат.
Однако в массе своей китайское население встречало нас восторженно, буквально с распростертыми объятиями, — сами нищие, полураздетые, они задаривали нас цветами, фруктами, своими пампушками, в китайских ресторанах предлагали бесплатное угощение. То есть мы действительно чувствовали себя здесь освободителями. Ну, к этому-то мы были готовы. А вот что по-настоящему удивило, так это отношение русских эмигрантов, которых очень много было в Харбине. Русская молодежь, особенно девушки, встречали нас не менее радостно, также дарили цветы и угощали фруктами, предлагали быть проводниками, переводчиками. Старшее поколение,
По окончании войны, в сентябре, меня перевели на Сахалин, где еще продолжался прием капитуляции японских войск. Кое-кто из самураев, чтобы избежать плена, пытался скрыться среди местного японского населения — ведь южная половина острова в 1905 году, после нашего поражения в русско-японской войне, отошла к Японии, которая хозяйничала там 40 лет, — пока мы наконец не вернули себе эти утраченные территории. Но депортация отсюда японцев началась не сразу, так что осенью 45-го беглые японские солдаты вполне могли затеряться среди соотечественников, в какой-нибудь глухой деревушке. Помню, 5 ноября — мы как раз готовились отмечать очередную годовщину Октябрьской революции — вызывают меня в штаб и сообщают о диверсиях, которые якобы проводят на Южном Сахалине эти недобитые самураи. Приказ: ликвидировать сопротивление. Получаю под свое командование стрелковый взвод, переводчиков, взвод разведки — и выезжаю на операцию. Правда, на месте выяснилось, что никаких диверсий не было — просто несчастный случай. Однако беглых солдат по японским деревням пряталось и впрямь много — старосты обычно все отрицали, но мы все-таки «раскололи» одного, который выдал около полусотни беглецов. Арестовав, мы сдали их в лагерь для военнопленных. Кстати, этим японцам повезло — их освободили уже в следующем году. А вот тех, кого взяли в плен в Маньчжурии, вывезли в Сибирь, и они вернулись на родину лишь много лет спустя.
Наши враги — и внешние, и внутренние — до сих пор пытаются обвинить СССР в жестоком обращении с японскими военнопленными и гражданским населением. Но мы не только не уничтожали пленных — на самом деле, мы их спасли: попади они тогда в руки китайцев, те бы их просто растерзали за все бесчисленные преступления, которые самураи совершили на китайской земле в годы оккупации. В августе 45-го многие китайцы требовали выдать им японских военнопленных для справедливого возмездия — но у нас был приказ не допускать самосудов. Что касается гражданских лиц — никакой ненависти к японцам мы не испытывали, тем более к мирным жителям. Когда стояли в японских деревнях, никого там не притесняли; ни мародерства, ни насилий не было.
Кстати, помню такой случай. Как-то раз японский староста предложил мне помыться у него бане — я, понятно, согласился, залезаю в чан с горячей водой, и тут он приводит молодую японку, говорит: дескать, она поможет, спину потрет, то-сё. Но я их, конечно, прогнал. Не так мы были воспитаны.
Однако до сих пор в «либеральной» прессе, в том числе и в отечественной, появляются публикации с призывами «покаяться» перед японцами за август 1945 года, за нашу Победу, которую эти иуды именуют «агрессией», «нарушением договора». Вот недавно некто Архангельский опубликовал статью, где имел наглость утверждать, что вступление СССР в войну против Японии было «прямым актом агрессии, не спровоцированным никакими японскими действиями», поскольку японцы-де «не нарушали пакта о нейтралитете». Бесстыжее вранье! На самом деле, с 1941 по 1945 год Япония не только оказывала военно-экономическую помощь Гитлеру, не только вела разведку на советской территории и передавала Германии добытые сведения, не только подписала с Третьим Рейхом договор о совместных действиях против СССР, но и активно готовилась, «прибегнув к вооруженной силе, разрешить северную проблему». Мало того — уже 25 июня 1941 года, то есть через три дня после начала Отечественной войны, министр иностранных дел Мацуока заявил послу СССР, что Япония не допустит американских поставок во Владивосток. И действительно, в нарушение пакта о нейтралитете, японцы потопили в Тихом океане 18 советских кораблей и задержали 178, конфисковав груз. Согласитесь, более чем достаточный повод для объявления войны. Мало того — за годы Великой Отечественной японцы 779 раз нарушали наземную границу СССР и 433 раза вторгались в наше воздушное пространство. И все это «господин» Архангельский именует «соблюдением нейтралитета»?!
Теперь что касается самой войны. Предатели, отрабатывающие японские подачки, пытаются доказать, что боевых действий в августе 1945 года, в сущности, и не было, что японцы якобы почти не оказывали сопротивления, что потери были минимальны и т. п. На самом деле, мы потеряли в ходе операции больше 12 тысяч человек только убитыми. А японцы — 84 тысячи. Это что, мало?! Я там был, я знаю, как они дрались — по-самурайски, героически, отчаянно, особенно в первые дни. Сопротивление пошло на убыль лишь после 15 августа, когда микадо объявил о капитуляции, но даже тогда многие самураи предпочитали покончить жизнь самоубийством, лишь бы не сдаваться в плен. Не признавать их мужества — значит принижать собственную победу. А утверждать, что это якобы была «война в одни ворота» — просто подло.