Я — хищная. Ваниль и карамель
Шрифт:
— Я была там. Мы приехали… — Я запнулась. — Неважно.
— Собирались пожениться, — криво улыбнулся Эрик. — Мне говорили о сорвавшемся венчании.
— Нет, не собирались. Влад собирался, а я вообще не знала, куда еду. — Я почесала лоб и вздохнула. — Я и не знала, что она скади. До сегодня. А теперь…
— Теперь из-за нее ты сомневаешься. — Эрик отвернулся и посмотрел в окно. Накрапывал дождь. Он оставлял на стекле кляксы, стекающие вниз неровными дорожками. И просторная комната, минуту назад еще бывшая уютной, нависала идеально ровным потолком и сжимала стенами. — Зачем она сделала это?
— Тебе
— И поэтому ты не посвятишься, верно? — Обида в голосе. Еле заметная, разбавленная пониманием и мудростью. Та, которую хотелось сдержать, но не вышло. И я понимаю его эту обиду. Мне и самой обидно.
Что я могла ответить? Мало времени. Чертовски мало, чтобы подумать. Но ведь посвящение можно и отложить. А Даша не сказала, когда я еще правила. Не хотела шокировать? Берегла, как аргумент? А что? С помощью Юлианы она легко помогла бы Владу сманить меня обратно в атли.
Все же хорошо, что Эрик вернулся. Я в интригах ничего не понимаю.
В дверь мягко постучали. К счастью, наверное, потому как молчание понемногу начинало напрягать. Эрик ждал ответа, ответ не рождался. Ничего не рождалось, кроме желания сбежать. Это инерция. Привычка из прошлого, которую необходимо искоренить. Мне некуда бежать да и незачем. Если я откажусь от посвящения, Эрик поймет и не станет давить. Расстроится, но решение мое примет. Только вот… он радовался, и я была счастлива. Все складывалось хорошо, пока я не узнала о Юлиане.
В проем двери осторожно просунула голову Лина.
— Я забыла спросить… — Она замялась и глаза опустила.
— Сейчас вернусь, — шепнул мне Эрик и вышел.
Кислорода больше стало. Как и места для маневров. Я подошла к окну и потянула ручку, впуская внутрь прохладный, влажный воздух и мелкие капли дождя. Закрыла глаза и попыталась избавиться от плохих мыслей. Вышло не очень.
— Ты и правда приболела или от Влада сбежала?
Я вздрогнула и резко повернулась. И когда Глеб успел войти? Еще и пугает. Знает же, что нельзя ко мне подкрадываться. Отголоски прошлого…
Прошлое Глеба оставило отпечаток на его лице. Безрадостное.
— Я не знала, что Юлиана скади, — сказала я и вновь посмотрела в окно. Дождь заштриховал серым двор. Ивы склонились и, казалось, хотят напиться из луж, которые пузырились и ширились, растекаясь.
— Тогда было пофигу, а потом забылось. Эрик не говорил мне, что хочет… ну, ты поняла. А когда сказал, было пофигу уже мне.
— Тебе правда все равно? Потому что я теперь не знаю, что делать… Она скади, и я… смогу ли?
— Брось, Полевая! Ты счастлива? Эрика любишь? Вот что должно быть главным. А она вообще не должна тебя волновать. — Он провел пальцем по подоконнику, размазывая воду. Пытался казаться безразличным, но выходило плохо.
— А тебя?
— А что я?
— Ты мой друг.
— И останусь им. Поверь, если ты станешь скади, ничего не изменится. Она столько лет жизни мне испортила, чуть не угрохала Влада, а теперь еще и ты из-за нее счастливой не будешь? Ну уж нет! Не позволяй ей влиять на твое будущее. Все же ты сильнее, Полевая. В сто раз. Поэтому решай, как будет лучше тебе.
— Я хочу в скади, — честно призналась я.
— Тогда забей и посвятись. Убьешь нескольких зайцев. Влад погорюет и успокоится. Перебесится. Вернет Диркову, ну или женится еще на ком. А так ты его невольно держишь. Нехорошо.
— Я его не держу. Он сам держится.
— Да пофигу. Вам нужно отпустить друг друга. Иначе так и будете мучиться. Все ведь перегорело, верно?
Я вздохнула, вытянула руку и подставила ладони под живительные капли. Жила откликнулась сразу, по первому зову. И кен закипел в венах. Или то была кровь атли?
— Верно, — прошептала я в открытое окно.
Эрик вернулся, впустив сквозняк. Августовский воздух пах приближающейся осенью, сыростью и прелой листвой. Зябко стало, и я обняла себя за плечи. Глеб встряхнулся, и тут же стал обычным моим, беззаботным Глебом. Маска. Та, которую просто необходимо носить на людях. Заиметь себе, что ли? С масками жить проще. Нацепил, и никто не видит, что у тебя внутри творится. Никто не достает, а главное, не сможет это использовать против тебя.
Они с Эриком говорили о чем-то. О вещах, не настолько важных в данный момент, но подходящих, чтобы заполнить неловкое молчание. А меня окутало странное спокойствие. Сомнения ушли, их растворила вода, льющаяся с неба, или же уверения Глеба.
А потом Глеб ушел, поцеловав меня в лоб, и мы с Эриком снова остались вдвоем. Он подошел и закрыл окно. Обнял меня сзади и положил подбородок мне на затылок. Теплый. А у меня кожа от холода мурашками покрылась.
— Хочу, чтобы ты осталась, — сказал он тихо. — Со мной. Навсегда. Знаю, ты не веришь в «навсегда», потому и бежишь. Но я эгоист, и все равно хочу…
— Ты прав, не верю.
Голос, пропитанный горечью прошлого, как заварным кремом. Только крем этот невкусный, прелый и вызывает тошноту. Жаль, что прошлое нельзя стереть и снова научиться быть наивной.
— Как вождь, я часто принимал непростые решения. А сейчас не знаю, что делать. Веришь?
— Верю, — кивнула.
— Но если судить объективно, отбросив эмоции, картина вырисовывается следующая. У меня есть защитница. Скади по крови. Достаточно сильная, но не суперталант. У Юлианы есть дар, но развивать его она не стремится, ей хватает, да и мне, по сути, тоже. А еще у меня есть пророчица. Сильная. Это особенно волнительно, потому что в скади пророчицы никогда не было. Защитницы были — их много. А вот с пророчицей не сложилось. К тому же, ты — мать наследника, а это обязывает меня заботиться о тебе.
— Это ни к чему тебя не обязывает, — возразила я, но он резко меня перебил:
— Помолчи. Обязывает. И как вождя, и как мужчину. Так вот если соединить все эти факторы, а так же тот факт, что Юлиану никогда особенно в скади не любили… Племя — сложный организм, и мало чем отличается от обычного человеческого коллектива. Так вот если все это учесть, то выбирать-то мне, по сути, не надо.
— Не надо? — Я удивленно развернулась к нему, позабыв о запрете на звуки.
— Не надо, — повторил Эрик. — Скади любят тебя, они присягали тебе на верность, Полина. Понимаешь, что это значит? Они признали тебя, несмотря на кровь. И я… при других обстоятельствах, наверное, расстроился бы. Мне и нужно расстраиваться — ты ведь чужая, а закон крови я ценю превыше всех остальных законов.