Я и мой оригинал
Шрифт:
20.
Амрита умолкла, словно переводя дух, и продолжила:
— Первой святыней, которую преподнесла своим детям Богиня, было копьё Луга. Оно даровало победу своему обладателю в любой, даже самой неравноправной и кровопролитной битве. Копье хранилось у Лейдена, сына Луга, первого, кто получил право обладать божественным оружием, но было утрачено в битве с фоморами. Второй святыней стал котел Дагды, котел изобилия, способный накормить всех голодных, сколько бы их не было. Котел Дагды не отделим от копья, ведь, чтобы наполнить котел его прежде следует окропить кровью поверженного врага. По утверждению самого Дагды, котел был похищен из его дома, однако,
— Не ты ли это? — со сдержанной улыбкой поинтересовалась я.
— Нет, — невозмутимо ответила Амрита, продолжая разглядывать свет внутри чаши. — Тривия погибла. Ты убила её.
Я закашлялась и сквозь кашель весело возмутилась:
— Что? Кого я там убила?
— Тривия владела этой чашей не одно столетие, получив её из рук самой Богини, — сурово заявила Амрита, не оценив моего веселья. — Естественно, она бы не отдала её просто так, потому что принцессе вдруг этого захотелось. Ты три раза приходила к ней и все три раза беседа заканчивалась феерическим провалом. И ты…вызвала её на поединок. Магический поединок.
— Просто удивительно, — простонала я, потирая лоб и пытаясь осознать и уложить в голове всё услышанное. Но мысли — великие предатели, укладываться никак не желали.
— Да, все тоже так подумали, — неожиданно рассмеялась девушка чистым звонким смехом, в котором все же слышалась какая-то прохлада, словно посыпались мелкие льдинки. — Оба двора несколько дней буквально стояли на ушах. Новость переполошила всех — от поварих до Глав Родов. Еще бы, девчонка, которая была слабой волшебницей и еще более сомнительной принцессой вдруг вызвала на поединок ту, которую тысячелетиями почитали как богиню смерти. Вызывать Тривию к лимбу было глупой, бессмысленной и откровенно самоубийственной идей.
– И что было дальше? — невольно заинтересовалась я.
– Ничего, — с легким оттенком раздражения Амрита тряхнула волосами и вышла из-за постамента с чашей, приблизившись ко мне. — Битва не состоялась.
— И почему же? — хмыкнула я, складывая руки на груди.
— Тривию обнаружили мертвой в её собственном замке, — сухо проговорила Амрита, а я нервно поежилась. Нечто зловещее слышалось в её словах, словно шорох крыльев охотящейся в ночи хищной птицы. — Кто-то пронзил её сердце клинком и этот удар Тривия не смогла пережить, а это значит, что убили её мечом Света. Только он смертелен для сидхе.
— Мммм, — неопределенно протянула я, делая шаг в сторону, потому что взгляд Амриты изменился и мне перестала нравиться вся эта ситуация. — Как интересно получилось — та, что заведует смертью не смогла предвидеть собственную.
— Любого можно убить, — проговорила Амрита, не моргая и полностью сконцентрировав все свое внимание на мне. — Но не любого убить легко.
— Глубокомысленно, — кивнула я. — И ты уверена, что эту трехликую мадам отправила в долгосрочную экскурсию по загробному миру именно я?
— О, Богиня! — всплеснула руками девушка, что чуть-чуть смягчило её уже начавшее наводить жуть поведение. — Нет, конечно! Ты — против Тривии. Это даже не смешно.
— Да, на анекдот не похоже, — согласилась я, отошла к стене и села, устав стоять. — Но тогда почему ты обвинила меня?
— Не важно, кто держал меч в руках, важно, кто вынес приговор, — пафосно заявила Амрита. — Кто-то по твоему приказу убил Тривию, потому что всем было очевидно, что встретившись с ней у лимба ты погибнешь, едва будет пересечена черта и начнется схватка!
— И опять про какой-то лимб, — вздохнула я. — Я должно увидеть во всем этом какую-то логику?
— Лимбом называется глубочайшая бездна, созданная одновременно с миром сидхе. У лимба традиционно происходят схватки членов королевской семьи, потому что только они могут пересечь черту, которой огорожен лимб. И потому что все, что попадает в лимб остается там навсегда. Так как ты официально была признана членом королевской семьи, соответственно, твоя дуэль должна была тоже происходить у лимба вне зависимости от магических способностей.
— Но она не состоялась, — медленно проговорила я, отводя взгляд в сторону.
— Да, — небрежно бросила Амрита, которая с каждой минутой разговора становилась все менее приятной собеседницей.
— Тривия погибла, а через сутки ты пришла ко мне с этой чашей, — и она рукой махнула в сторону указанного предмета.
— К тебе? — поморщилась я в недоумении. — Мы были знакомы?
— Да, — по губам девушки скользнула едва уловимая улыбка. Скорее, это была даже не сама улыбка, а её тень, призрак. — И даже ближе, чем ты можешь представить.
— У меня богатая фантазия, — мрачно заметила я. — Много чего могу представить.
— Тогда представь себе вот что, — повысила голос Амрита и пошагала в противоположном от выхода направлении. Туда, где склеп вроде как должен был закачиваться, но чем дальше она шла, тем резче отступала тьма. Как будто, под влиянием её движения, границы склепа сдвигались, расширяя и увеличивая помещение. При этом я не слышала никаких других звуков, кроме звука её шагов, звука стучащих о каменную поверхность женских каблучков. И только когда впереди вспыхнула дюжина продольно выстроенных в ряд деревянных столбов, которые венчали всполохи огней, я поняла, что стена, виденная мной за постаментом с чашей была ни чем иным, как иллюзией.
— Занятно, — проговорила я самой себе и, подхватившись с пола, ринулась следом за блондинкой.
— Человеческое дитя, ребенок, захваченный как трофей, был объявлен членом королевской семьи и признан равным сидхе, — начала рассказывать Амрита, пока я следовала за ней по каменной дорожке, извивающейся между массивными, грубо высеченными в камне и наполовину погруженными в воду фигурами птиц и животных, напоминающими последних лишь очень отдаленно, да и то надо фантазию подключать. Подсвеченные живым огнем, они тускло светились, словно отражая льющийся на них свет. Вода, окружавшая извилистую дорожку с обеих сторон также неясно светилась, но уже изнутри, как если бы кто-то установил на дне несколько светильников, вот только самого дна не разглядеть, слишком мутная вода, напоминавшая большой декоративный садовый пруд. Вот только садовый пруд обычно не внушает чувства страха и трепета, как если бы ты вдруг оказался в древнем капище, где приносились человеческие жертвоприношения. Есть в подобных места нечто такое, отчего становится жутко, приподнимаются волоски на затылке и руках, и ты невольно начинаешь прислушиваться к каждому шороху, к каждому дуновению ветерка, словно пытаешься расслышать что-то сквозь века. Только что? Предсмертные стоны бьющихся в агонии жертв? Ритуальные песнопения ослепленных своей верой жрецов? Мольбы, обращенные к богам, которые уже не слушают?