Я и мой оригинал

Солнцева Анастасия

Это был чей угодно голос, но только не мой. И все же…раздавался он из моего рта.

— От меня сбежало пианино, — сообщил Юстас, расстегивая воротник и с удовольствием вдыхая полной грудью.

— Предлагаешь отправиться в погоню? — флегматичность сквозила в каждом произнесенном чужим голосом звуке. Флегматичность и демонстративное безразличие. — Извини, охота на взбесившиеся музыкальные инструменты меня не вдохновляет.

— Его надо вернуть, — требовательно произнес Юстас и уставился на меня. Я в ответ оторвала взгляд от газеты, которую упорно продолжала пытаться прочесть, несмотря на то, что написанное постоянно изменялось, периодически выглядя как бред сумасшедшего, и наградила им собеседника. — Я купил его у герцогини

Орлеанской, а она та еще ведьма.

— Ведьма в буквальном смысле или ведьма, как все женщины? — лениво поинтересовалась я, ощущая себя очень странно каждый раз, когда заговаривала. Словно я только открывала рот, а говорил за меня кто-то другой.

— Скорее второе, чем первое, но приятней от этого не становится, — ответил Юстас и выдернул из рукава запонку, швырнув её на стол рядом со мной. — Замуж она вышла в пятнадцать, мужа, который приходился ей одновременно двоюродным братом люто ненавидела, желая ему мучительной смерти едва ли не ежедневно. Пианино для неё сконструировал один испанский мастер, а ведьма из болот Пуату заколдовала его так, что любой, кто услышит его музыку тот час же пустится в пляс и будет танцевать, пока не рухнет замертво. И именно это случилось с герцогом, причем поговаривают, что тело высокородного аристократа похоронено в родовом поместье в Сен-Клу, а вот сердце его находится в усыпальнице королевского дома в Дрё. И оно до сих отбивает тот самый роковой ритм.

— Разве оно не должно было истлеть за столько лет? — вздохнула я устало.

— Оно плавает в специальном консервирующем растворе, — сообщил Юстас, отправляя вслед за первой и вторую запонку. — И потом, что значит, за столько лет?

Я сосредоточенно нахмурилась и вновь посмотрела на бывшего любовника. Теперь что-то в его лице мне показалось неправильным. И чем дольше я смотрела, тем сильнее пробуждалось внутри ощущение, что это не Юстас. Вернее, не совсем он.

— Что? — недовольно проронил мужчина и резко подался вперед. Его лицо оказалось в центре создаваемого торшером круга света и мои руки задрожали. В кресле сидел молодой мужчина, не старше тридцати лет. Высокий лоб, зачесанные назад светло-русые волосы, хищно выступающие вперед надбровные дуги, глубоко посаженные глаза, прямой нос и тяжелый подбородок. Из общего у них с Юстасом было только две вещи — классический нордический тип внешности и я. Та, с которой они явно были в близких отношения. Но это точно был не Юстас, несмотря на то, что этого мужчину я ощущала, как кого-то очень близкого мне. Я говорила с ним в полной уверенности, что беседую с Юстасом.

Как такое возможно?

Если только…

Газетные листки завибрировали под моими пальцами, буквы начали быстро-быстро перемешаться по бумаге — одни разбегались в стороны, словно тараканы, а другие наоборот — собирались в центре, складываясь в цепочку. Через несколько мгновений, в течении которых я не дышала, передо мной сложилась фраза: «Посмотри в зеркало».

Я оглянулась. В комнате не было зеркала.

28.

— Мне нужно зеркало, — произнесла я и вновь вздрогнула от звучания не своего голоса.

Мой собеседник раздосадовано цокнул языком, закатил глаза и взмахом руки указал куда-то влево от себя. В свете торшера блеснули крупные кольца, украшавшие несколько его пальцев.

Я отложила газету, спрыгнула со стола и неловко покачнулась, едва не рухнув на пол из-за подогнувшейся лодыжки.

— Ты так и не научилась быть изящной, — хмыкнул мужчина, опять скрыв свое лицо в тени.

Гулко сглотнула и направилась по указанному направлению, пересекая комнату по прямой. Дойдя, уткнулась в стену, украшенную гобеленом, изображение на котором повествовало об античных божествах. В полуобнаженных фигурах легко угадывались персонажи из древнегреческих мифов — Зевс под руку с Герой, Афродита, обвивающая руками шею своего возлюбленного Адониса, Артемида, воинственно вскинувшая свое копье.

— Но здесь нет зеркала, — выдохнула я, округлившимися глазами наблюдая за тем, как в углу гобелена, словно вышиваемая невидимой рукой, появляется мужская мускулистая фигура.

— Зато там есть дверь, — ехидно сообщили мне с кресла, которое теперь находилось спиной ко мне.

Я уже хотела заявить, что не вижу никакой двери, как вдруг справа от меня, глухо скрипнув, отъехала в сторону часть двери, открывая мне путь в темноту.

В два шага я приблизилась к зияющему чернотой проему и, присев, попыталась ощупать пол за порогом. Пальцы коснулись чего-то шершаво-колючего, тут же пришло осознание, что это ворс. Грубое колючее полотнище устилало пространство за дверью. Выпрямившись, скинула туфли и аккуратно перенесла ногу через порог. Едва моя голая ступня коснулась пола, вспыхнули свечи в подвешенных на стену канделябрах и я увидела перед собой лестницу, круто уходящую вниз. Слабый свет свечей не позволял рассмотреть что-то дальше пары шагов, а потому куда именно устремлялась лестница было непонятно.

Я не торопилась делать следующий шаг, но при этом в голове мелкими молоточками тарабанила мысль, что что-то здесь не так. Мне следовало идти вниз, во тьму, в неизвестность, погружаясь в давящую пустоту чего-то, похожего на колодезную шахту, но делать этого крайне не хотелось.

Но я все равно пошла.

Шаг, еще шаг, ступеньки выплывали из темноты словно по волшебству, как будто еще секунду назад их в принципе не существовало, но вот появилась я и тьма любезно подставляла мне под ноги твердую поверхность, поджидая в свои жуткие объятия. Свечи на стенах также загорались по мере моего продвижения вперед, а те, что оставались позади — потухали. Пройдя примерно с десяток ступенек, я обернулась назад. И не увидела ничего. Не было двери, не было проема, сквозь которой должен быть литься неясный свет из покинутой мной гостиной. Отсутствовали даже призрачные очертания того, что где-то там остался выход, и я смогу к нему вернуться. Нет, у меня был только один путь — вперед. И я должна была идти.

Спуск был долгим, очень долгим. В какой-то момент в голове зародилась мысль, а вдруг я не спускаюсь? Вдруг я просто шагаю на месте? И нет ничего, ни этой лестницы, ни этой тьмы, ни этих зажигающихся и потухающих свечей, выхватывающих из мрака шершавые ступеньки и черные каменные бруски, послужившие материалом для создания стен?

А я все шла и шла, по ощущениям, я должна была спуститься уже в саму преисподнюю, так долго я находилась в пути. А лестница все никак не заканчивалась. И вдруг в голове всплыло слово — очищение. Оно прозвучало в сознании так отчетливо и громко, словно его кто-то произнес. Но я была здесь одна и говорить могла лишь с самой собой. Значит ли это, что слово было произнесено мной?

– Вначале было Слово. И слово было у Бога. И Слово было Бог, — вдруг проговорила мне тьма.

— Что? — замерла я, занеся ногу над следующей ступенькой. Но тут же забыла об этом, когда увидела тонкую темно-красную, практически черную струйку, стекающую по оголенной ступне. Приподняв ногу, я увидела, что она глубоко изранена, словно истыкана чем-то острым. Из круглых отверстий беспрепятственно сочилась кровь, оставляя следы на ступеньках. Но боли не было, как не было и ощущения, что что-то не так.

— Всё идет своим чередом, — вновь заговорила со мной тьма женский голосом, который почему-то показался смутно знакомым. Как будто я слышала его уже и слышала не раз, но потом почему-то забыла. Это было похоже на воплощение в жизнь старого детского сна, который снился много раз и очень давно, а потом вдруг перестал. Прошли годы и вот происходит что-то, что возвращает тебя в то состояние, в тот сон. — Все так, как и должно было быть.

— Кто ты? — спросила я, все еще не решаясь сделать следующий шаг, хотя уже и начала слегка пошатываться от внезапно накатившей усталости.