Я – княгиня Ольга. Первая женщина на русском престоле
Шрифт:
– Я сожгла Искоростень…
Голос княгини был тихим и бесцветным.
– Я знаю про то, – кивнул Любомир.
– Я сожгла Искоростень… – повторила Ольга.
– Так останови дальше убийство! Свенельд выбьет всех древлян, если ты не помешаешь. Дети и старики невиновны.
Княгиня нахмурилась:
– Какие дети?
– Свенельд убивает всех древлян. Княгиня, не плоди себе врагов рядом с собственным домом!
Через несколько минут к воеводе уже скакал гонец с запретом уничтожать древлян и требованием вернуться в Киев.
Второй гонец был направлен к князю Святославу: мать напоминала, что, если уничтожить большую часть древлян, платить дань будет некому.
Святославу, который уже устал от бесконечной резни, понравилось предложение матери, но когда он стал говорить об этом Свенельду, тот решительно воспротивился и только обещание отдавать ему треть собранной матерью дани, то есть поставить в равные с князьями условия, заставило воеводу довольно хмыкнуть. Остатки древлян были спасены.
Глава 37
Ольга замкнулась в себе, день за днем, а она не желала ни с кем разговаривать, даже верного Любомира на порог не пускала. Князь Святослав сам не стремился встречаться с матерью, воевода тем более, остальные притихли. О чем думала княгиня в эти дни, не знал никто. Она коротко велела седлать коня, ехала к Днепру, подолгу смотрела на заснеженные дали с крутого берега реки, но не в сторону Киева, а напротив, к Новгороду.
Но однажды вдруг словно проснулась, и окружающие увидели перед собой прежнюю властную княгиню, только у краев губ навсегда легла скорбная складка. Ольга приказала собираться в дальнюю дорогу. На вопрос куда, ответила, что поедет по земле древлянской сама. Григорий откровенно испугался, это могло погубить княгиню, древляне не простят ей гибели своих соплеменников. Ольга глянула на священника насмешливо:
– Ты боишься? Я тебя с собой и не зову. Сиди тихо здесь, в Вышгороде, никто не тронет.
Григорий не мог заставить себя не прислушиваться к каждому стуку и шуму во дворе, все казалось, что могут принести страшное известие. Священник понял, что боится совсем не за себя, нет, он боится за свою подопечную. Княгиня уехала по древлянским землям с сыном и его дружиной. Зачем женщине нужна власть? Григорий всегда считал, что ей достаточно быть советчицей своего мужа.
Свеча слегка потрескивала, грозя скоро погаснуть. Священник уже приготовил следующую, но бережливо позволял этой догореть. И только когда к потолку потянулась черная струйка копоти, он зажег новую свечу, погасив коптящий огарок. Княгиня любит смотреть на пламя, это языческая привычка, Григорий слышал, что так же поступал и князь Олег, которого славяне зовут Вещим. Вещий – значит, могущий предвидеть будущее. Какой же он вещий, если не предвидел своей смерти от укуса змеи? И все равно русичи верят.
Григорий понимал, что будет сложно, но не ожидал, что настолько.
Елена (Григорий упорно звал княгиню ее христианским именем) мечется между язычеством и истинной верой. Неудивительно: трудно победить то, что человек впитал с молоком матери, но священник надеялся, что разум подопечной скорее возьмет верх. Он мысленно остановил себя: какой разум? От княгини требуется как раз наоборот – вера, а та пытается все понять. Что делать? Взывать к разуму, чтобы поскорее отбросила языческие привычки? Тогда она вообще перестанет верить, и так требует во всем подтверждения, без такового признает только Деву Марию. Стараться заставить не размышлять тоже нельзя, это не просто женщина, она княгиня, от которой многое зависит. Григорий сам давал княгине очень много советов по обустройству Руси, надеясь, что вместе с этим обустройством удастся распространить по дальним городам и весям истинную веру.
Пока все
Священник поймал себя на том, что думает об этой стране, как о своей собственной. Стал русичем? Григорий вздохнул, да, эти способны перемолоть кого угодно. В последние месяцы он с княгиней почти не общался, та избегала разговоров, видимо, мучило воспоминание о сожженном Искоростене. А поговорить было очень нужно. Если Ольга станет правительницей, похоже, она к этому рвется, то и христианским церквям на Руси стоять! Правительница-христианка, да еще и крещенная в Константинополе самим патриархом, – о таком можно только мечтать. Священник вдруг осознал, что должен всячески влиять на свою подопечную, чтобы та не передумала, чтобы у нее хватило сил взять Киев и всю Русь под себя. У Григория от осознания открывающейся перспективы даже закружилась голова. О чем только он думал последние месяцы?! Страдал из-за жестокости, совершенной княгиней, молился о спасении ее души. Все это хорошо, но он забыл, что Ольга княгиня, забыл, что она просто берет таким способом власть в свои руки!
Григорий даже взмолился: «Господи, не дай ей сбиться с пути истинного!», имея в виду совсем не возможные новые расправы в земле древлян. В голове билась одна мысль: «Ольга должна стать правительницей Руси!» Священник поймал себя на том, что в который раз за этот вечер назвал княгиню не Еленой, а, как все, Ольгой. Господь с ним, с именем, пусть хоть как зовется, главное, чтобы стала правительницей! Эта женщина может, она справится… Сгорела вторая свеча и даже третья, а Григорий все мерил ложницу шагами, взволнованно сжимая кисти рук. Вот оно! Это его миссия, Господь смилостивился, Господь помог! С этой женщины начнется распространение христианства на Руси, и он, Григорий, окажется причастен к великому делу.
В тишине киевского терема едва слышно прозвучало:
– Благодарю, Господи!
Глава 38
Жесткие, колючие ветры завывали, раскачивая голые верхушки деревьев, переметали наезженные полозьями саней колеи, заносили звериные следы, норовили забраться под одежду людям, под мех к животным, выстудить, заморозить все вокруг. Но когда ветры стихали, становилось еще холоднее, точно сам ветер замерзал на лету. Все застывало, скованное морозом.
Волки не любили и боялись ясных лунных ночей: зимой они сулили мороз, заставляли животных прижиматься друг к дружке и выть. Их протяжный вой, в свою очередь, сжимал страхом сердца оказавшихся в лесу людей. Лошади тревожно всхрапывали, собаки, что постарше и покрепче, яростно дыбили шерсть на загривках и глухо рычали, а те, что поменьше, жалобно повизгивали от страха.
В ту зиму стая учуяла в своем лесу непривычно много людей. Это было тревожно, и вожак поспешил увести волков подальше. Не послушалась только молодая, еще не поседевшая волчица. Она переживала то, что и каждый волк: страх и острое желание жить, но нутром чуяла, что рядом с этой опасностью будет чем поживиться. Голод притуплял чувство опасности. Волчица вторые сутки шла по следу людей, боясь слишком приближаться, однако от людского жилья так соблазнительно пахло. Люди двигались днем и останавливались ближе к ночи, привязывали лошадей, ставили шалаши и шатры, разводили огонь. Они мало охотились и совсем не интересовались волчицей, не ставили капканов.