Я – легенда
Шрифт:
– Что ты делаешь? – спросила она и кашлянула.
– Почему ты отворачиваешься?
– Пожалуйста…
– Почему ты отворачиваешься?! – Оно так пахнет, – ее голос сорвался на всхлипывания. – Не надо, мне плохо от этого.
Он еще ближе придвинул тарелку. Всхлипывая, словно задыхаясь, она отодвинулась, прижавшись спиной к стене, и из-под одеяла показались ее обнаженные ноги.
– Пожалуйста, перестань, – попросила она. Он забрал тарелку, продолжая наблюдать за ней.
Она была вся напряжена, мышцы подрагивали, живот конвульсивно дергался.
– Ты – одна
Голос его звучал глухо и бесцветно.
Вдруг выпрямившись, она села на кровати, вскочила и мимо него пробежала в ванную. Дверь захлопнулась за ней, но он все равно слышал, как ее рвало. Долго и мучительно.
Напряженно сглотнув, он поставил тарелку на столик рядом с кроватью. Он был бледен.
Инфицирована. Это было совершенно ясно. Еще год назад, и даже раньше, он установил, что чеснок является сильным аллергеном для любого организма, инфицированного микробом vampiris. Именно поэтому внутренняя инъекция действовала слабо: специфические вещества не достигали тканей. А действие запаха было весьма эффективно.
Он тяжело опустился на кровать. Реакция этой •женщины была явно не нормальной.
Новая мысль заставила Нэвилля задуматься. Если она говорила правду, она бродила уже около недели. В таком случае – усталость и истощение – в ее состоянии такое количество чеснока могло вызвать рвоту.
Он сжал кулаки и медленно, с силой, вдавил их в матрас. Значит, он ничего не мог сказать наверняка. И, кроме того, он знал, что даже то, что кажется очевидным, не всегда оказывается правдой, если тому нет адекватных доказательств. Эта истина далась ему трудом и кровью, и он верил в нее больше, нежели в самого себя.
Он все еще сидел, когда она открыла дверь ванной и вышла. Мгновение она задержалась в холле, глядя на него, и прошла в гостиную. Он поднялся и последовал за ней. Когда он вошел, она сидела в кресле.
– Ты доволен? – спросила она.
– Не твое дело, – ответил он. – Здесь спрашиваю я, а не ты.
Она зло взглянула на него, словно собираясь сказать что-то, но вдруг сникла и покачала головой. На какое-то мгновение прилив симпатии захлестнул его: так беспомощно она выглядела, сложив тонкие руки на исцарапанных коленках. Похоже, что рваное платье ее вовсе не заботило. Он смотрел, как вздымается ее грудь, в такт дыханию. Она была стройной, худой, линии ее тела были почти прямыми. Никакого сходства с теми женщинами, которых он грезил иногда…
Не бери в голову, – сказал он себе. – Теперь это не имеет никакого значения.
Он сел в кресло напротив и посмотрел на нее. Она не встретила его взгляда.
– Послушай, – сказал он. – У меня есть все основания считать, что ты больна. Особенно после того, как ты реагировала на чеснок.
Она не ответила.
– Ты можешь сказать что-нибудь? – спросил он.
Она подняла взгляд на него.
– Ты считаешь, что я – одна из них, – сказала она.
– Я предполагаю это.
– А как насчет этого? – спросила она, приподнимая свой крестик.
– Это ничего не значит, – сказал он.
– День, а я не сплю, – сказала она, – не впадаю в кому.
Он промолчал.
– Я часто бывал в Инглвуде, – наконец проговорил он. – Ты ни разу не слышала шум мотора?
– Инглвуд не такой уж маленький, – сказала она.
Он внимательно посмотрел на нее, отстукивая пальцами по подлокотнику.
– Хотелось бы… Хотелось бы верить, – сказал он.
– В самом деле? – спросила она.
Живот ее снова схватило судорогой, она застонала и, скрипнув зубами, сложилась пополам.
Роберт Нэвилль сидел, пытаясь понять, почему его больше нисколько не влечет к ней. Чувство – это такая штука, которая, однажды умерев, навряд ли воскреснет, – подумал он, не ощущая в себе ничего, кроме пустоты. Все прошло, и ничего, абсолютно ничего не осталось, только пустота.
Когда она вновь взглянула на него, ее взгляд было трудно выдержать.
– У меня с животом всю жизнь были неприятности, – проговорила она. – Неделю назад убили моего мужа. Прямо на моих глазах. Его разорвали на куски. Двое моих детей погибли во время эпидемии. А последнюю неделю я скиталась, приходилось прятаться по ночам, мне едва удалось несколько раз подкрепиться. Я так перебоялась, что не могла спать, и просыпалась каждый раз, не проспав и часа. И вдруг этот страшный крик – а потом ты преследовал меня, бил. Затащил к себе в дом. И теперь ты суешь мне в лицо эту вонючую тарелку с чесноком, мне становится дурно, и ты заявляешь, что я больна! Она обхватила руками колени.
– Как ты думаешь, что будет дальше? – зло спросила она.
Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Нервным движением попыталась поправить болтающийся лоскут платья, приладить его на место, но он не держался, и она сердито всхлипнула.
Он наклонился вперед. Чувство вины овладело им, безотносительно всех его сомнений и подозрений. С этим невозможно было бороться. Но женские всхлипывания ничуть не трогали его. Он поднял руку и стал сконфуженно приглаживать свою бороду, не сводя с нее глаз.
– Позволь, – начал он, но замолчал, сглотнул. – Позволь мне взять твою кровь для анализа. Я бы…
Она внезапно встала и направилась к двери. Он вскочил следом.
– Что ты хочешь сделать? – спросил он. Она не отвечала. Ее руки беспорядочно пытались совладать с замком.
– Тебе нельзя туда, – сказал он удивленно. – Еще немного, и они заполонят все улицы.
– Я не останусь, – всхлипнула она, – какая разница. Пусть лучше они убьют меня…
Он крепко взял ее за руку. Она попыталась освободиться.
– Оставь меня, – закричала она, – я не просила тебя затаскивать меня в этот дом. Отпусти меня. Оставь меня в покое. Чего тебе надо?..
Он растерянно стоял, не зная, что ответить.
– Тебе нельзя туда, – повторил он. Он отвел ее в кресло, затем сходил к бару и налил ей рюмочку виски.
Выбрось из головы, – приказал он себе, – инфицированная она или нет, – выбрось из головы.
Он протянул ей виски. Она отрицательно покачала головой.
– Выпей, – сказал он. – Тебе станет легче. Она сердито взглянула на него: