Я – меч, я – пламя!
Шрифт:
Действительно, не прошло и часа, как очередной носильщик, которого Ольга встретила, послал ее, но недалеко, поскольку жил в коммунальной квартире совсем рядом с вокзалом. Носильщик предложил несколько дней перекантоваться у них, пока девушка не устроится. Старший сын две недели назад ушел в армию на три месяца, его койка пустовала. Теперь Оля шла знакомиться с его женой и утрясать с ней детали проживания, а носильщик остался на вокзале – заработать еще пару рублей. В праздничные дни носильщики устанавливали двойной тариф.
Жена Оле понравилась, была она в меру неприветлива, видимо, компенсировала избыточную душевность
Жена Олю не прогнала, но четко оговорила правила поведения:
1. Деньги платить за неделю проживания вперед, по рублю в день.
2. Ключа своего у нее не будет, утром ушла, после шести пришла.
3. Завтракаем и ужинаем вместе, продукты в складчину, готовка совместная.
Голос заявил, что простые и понятные правила социалистического общежития – залог спокойной и бесконфликтной жизни. Выложив из сумки остатки продуктов, Оля загрузила туда книги и тетрадки, заявила, что вернется к шести часам, и спросила, что нужно купить на ужин. Ей заказали буханку хлеба и сто грамм масла. Отдав хозяйке семь рублей и пересчитав остаток, девушка облегченно вздохнула, пошла любоваться на праздничную Москву и читать учебники.
Сергею Петровскому, работнику секретариата, вышедшему после праздников на работу с тяжелой головой, это письмо не понравилось с самого начала. Как только он прочитал в шапке докладной записки строку: «Копия в Генштаб РККА», настроение у него испортилось. В секретариате ни для кого не было секретом, что отношения Сталина и Тухачевского в последнее время весьма далеки от дружественных. Несмотря на то что Тухачевский в данный момент работал заместителем наркома обороны Ворошилова, с которым у него тоже не сложились отношения, он оставался неформальным лидером Генштаба. У него там работало много друзей, а Егоров являлся, по сути, формальным руководителем, пытавшимся не портить отношения ни с Тухачевским, ни со Сталиным, ни с Ворошиловым.
Так что одной ссылки на Генштаб было достаточно для того, чтобы отправить это письмо на стол Сталину. Представлять себе ситуацию, когда Тухачевский или кто-то другой из военных ссылается на копию письма и рассказывает Сталину, что он думает о нем, а Иосиф Виссарионович делает вид, что понимает, о чем идет речь, Сергей не хотел и не мог, от одной мысли об этом его кидало в пот. С другой стороны, передать Поскребышеву письмо, о содержании которого ты ничего не сможешь сказать по существу, если у Сталина возникнут вопросы, тоже приятного мало. Куда ни кинь, всюду клин, поэтому, сделав несколько звонков знакомым, Сергей понес письмо своему непосредственному начальнику. Тот прочитал и с мрачным выражением лица обратился к подчиненному:
– Докладывай.
– Ну договор с Францией и Чехословакией – это не секрет, переговоры ведутся давно, хотя о том пункте, который отмечен в записке, я не слышал, а без вашей санкции звонить в наркомат иностранных дел не стал. О Стаханове никто ничего не знает, однако я спрашивал только своих знакомых из соответствующих наркоматов в частном порядке. Остальные вопросы, отмеченные в первой части письма, без соответствующих указаний даже зондировать не стал. Никто мне такой информации не даст. По поводу трех пунктов относительно армии. С радиостанциями ситуация известна, их мало, качество армию не устраивает. Относительно шифровки и дешифровки радиограмм ничего внятного мои знакомые сказать не смогли. Разрабатывается зенитная пушка калибра 37 мм, но пока никаких положительных результатов нет. В наркомате промышленности сказали, что патрон 14,5 мм разрабатывается, как обстоят дела, тот, с кем я говорил, не знает. По противотанковому ружью то же самое, работы ведутся, а в каком они состоянии, сказать не может. Единственное, что сказал знакомый, Тухачевский противотанковую винтовку за оружие не считает. По пулемету. В данный момент существует пулемет ДК данного калибра, Дегтярева, крупнокалиберный, в этом году из-за недостатков снят с производства. О пулемете ДШК знакомый ничего не слыхал.
– Давай так. Ты сегодня выясняешь все, что можешь, по последним трем пунктам, звонишь и требуешь предоставить тебе официальную справку, пока устную, по телефону. Я постараюсь узнать все, что смогу, по первой части письма. Завтра оно пойдет на стол, приготовься сидеть здесь до вечера, пока не вызовут. Если все понял, работай, вечером доложишь.
Вечером Сергей снова пришел на доклад. Не слушая его, начальник отдела сказал:
– Идем к Поскребышеву. Товарищ Сталин еще работает. Отдадим письмо, сегодня получили, сегодня и отдадим, береженого… дальше сам знаешь. А там как скажут, домой идти или ждать, посмотрим.
Сталин прочитал письмо и задумчиво ходил по кабинету. Ему письмо тоже не понравилось, но по другой причине. То, что копия направлена в Генштаб, было ему на руку. О письме, скорее всего, станет известно Тухачевскому, а зная его, нетрудно догадаться: он не упустит возможности высказать свое самое умное мнение по этому вопросу. Тухачевский раздражал Сталина давно, еще с Гражданской, раздражал своими зазнайством, безапелляционностью суждений, наплевательским отношением к работе.
Сказывалось тут и то, что были они полными противоположностями. Сталин любой вопрос тщательно изучал, советовался с другими, узнавал их точку зрения и лишь после этого принимал решение. Михаил Тухачевский всегда поступал наоборот. На основании гениальных прозрений, пришедших в голову, спешил провести в жизнь свои планы. Иногда, достаточно редко, решения действительно оказывались правильными, Тухачевский был далеко не дурак. Но значительно чаще, как в Варшавской операции, решения приводили или могли привести к катастрофе.
Сталину в письме не понравилась та уверенность, с какой автор писал о будущих событиях. Предопределенность будущего – вот что задело его за живое. О том, что было написано в первой части записки, с той или иной степенью достоверности могли знать французская и английская разведки, но никто не стал бы писать столь уверенно о грядущих событиях. Оставался еще один загадочный пункт с человеком по фамилии Стаханов. Подставлять своих агентов, чтобы добавить достоверности письму, – это не лезло ни в какие ворота. Поэтому первое, что он спросил: