Шрифт:
Я не прима-балерина
Я не прима-балерина, не душка тенор, даже не драматическая героиня. Я – характерная актриса. И играю-то часто людей смешных, совсем не симпатичных, а иногда даже просто отвратительных.
Однажды ночью сюда позвонил Эйзенштейн. И без того неестественно высокий голос режиссера звучал с болезненной пронзительностью:
– Фаина! Слушай внимательно.
Это был один из тех знаменитых ночных просмотров, после которого вождь народов сказал следующее: «Вот товарищ Жаров хороший актер, приклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду, и все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает и все равно всегда разная».
Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил:
– Муля! Не нервируй меня!
– Леонид Ильич, – обиженно сказала Раневская, – так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы.
Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь:
– Простите, но я вас очень люблю.
Я родилась недовыявленной и ухожу недопоказанной. Я недо… И в театре тоже.
В Театре им. Моссовета с огромным успехом шел спектакль «Дальше – тишина». Главную роль играла уже пожилая Раневская. Как-то после спектакля к ней подошел зритель и спросил:
– Простите за нескромный вопрос, а сколько вам лет?
– В субботу будет 115, – тут же ответила актриса.
Поклонник обмер от восторга и сказал:
– В такие годы и так играть!
Плохо на душе, тоска смертная – будто я одна на планете.
Тошно от театра. Дачный сортир. Обидно кончать свою жизнь в сортире.
В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости – рвать зубы.
Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.
Раневская как-то сказала по поводу авторских отчислений писателям и композиторам:
– А драматурги неплохо устроились – получают отчисления от каждого спектакля своих пьес! Больше ведь никто ничего подобного не получает. Возьмите, например, архитектора Рерберга. По его проекту построено в Москве здание Центрального телеграфа на Тверской. Даже доска висит с надписью, что здание это воздвигнуто по проекту Ивана Ивановича Рерберга. Однако же ему не платят отчисления за телеграммы, которые подаются в его доме!
Раневская
– Вы же уже купили у меня билет на этот сеанс пять минут назад, – удивляется кассирша.
– Я знаю, – говорит Фаина Георгиевна. – Но у входа в кинозал какой-то болван взял и разорвал его.
В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты несоленые, и компот несладкий. За завтраком он брезгливо говорил:
– Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, помню, были яйца!
– А вы не путаете ее с папочкой? – осведомилась Раневская.
Семья заменяет все. Поэтому, прежде чем ее завести, стоит подумать, что тебе важнее: все или семья.
Угнетает гадость в людях, в себе самой. Люди бегают, носятся, скупают, закупают, магазины пусты, – слух о денежной реформе. Замучилась долгами, нищетой, хожу как оборванка – народная артистка. К счастью, мне очень мало надо.
– Меня так хорошо принимали, – рассказывал Раневской вернувшийся с гастролей артист N. – Я выступал на больших открытых площадках, и публика непрестанно мне рукоплескала!
– Вам просто повезло, – заметила Фаина Георгиевна. – На следующей неделе выступать было бы намного сложнее.
– Почему?
– Синоптики обещают похолодание, и будет намного меньше комаров.
На прием пригласили немало известных людей. Попала туда и Раневская. Планировалось, что великая актриса будет смешить гостей, но самой ей этого не хотелось. Хозяин был разочарован:
– Мне кажется, товарищ Раневская, что даже самому большому в мире глупцу не удалось бы вас рассмешить.
– А вы попробуйте, – предложила Фаина Георгиевна.
«Прогуливаюсь по аллее в правительственном санатории в Сочи, – рассказывала Раневская. – Мне навстречу идет Каганович и с ходу начал разговор:
– Как вы поживаете в театре? Над чем работаете?
– Репетируем «Белые ночи» по Достоевскому.
Тогда он воодушевленно восклицает:
– А идея там какая, идея?
– Идея в том, что человек не должен убивать человека.
Стремительно последовала категоричная оценка, с руководящим жестом рукой:
– Это не наша идея. Не наша.
И быстро удалился».
Раневская была любительницей сокращений. Однажды начало генеральной репетиции перенесли сначала на час, потом еще на пятнадцать минут. Ждали представителя райкома – даму средних лет, заслуженного работника культуры. Раневская, все это время не уходившая со сцены, в сильнейшем раздражении спросила в микрофон: