Я, мои друзья и героин

Фельшериноу Кристина

Я медленно, но верно усваивала правила игры: либо давишь сама, либо тебя задавят. Ну что ж, – хорошо, и я начала с самого хилого преподавателя в школе. Я стала постоянно мешать ему на уроках, перебивая всякой чепухой. Остальные ребята надо мной только смеялись. Но, когда я начала откалывать такие номера и с более сильными учителями, признание одноклассников мне было обеспечено!

Мало-помалу мне становилось ясно, как самоутверждаются в Берлине – просто нужно горлопанить изо всех сил. По возможности, громче остальных, и тогда ты – босс! Достигнув очевидных успехов в крутых базарах, я решила опробовать и мускулы. Собственно говоря, я не была очень сильной. Но могла разозлиться. И тогда все здоровяки старались держаться от меня подальше. Я почти радовалась, если ктото, допустим,

задирал меня на занятиях, и у меня появлялся повод встретить его после школы. Мне, как правило, даже не надо было замахиваться – детишки действительно меня уважали!

Между тем мне исполнилось восемь, и моим заветным желанием было вырасти поскорее большой, стать такой же взрослой, как мой папа, и иметь настоящую власть над людьми. Потому, что всё, что я могла подчинить себе, я уже подчинила, и мне это даже прискучяло как-то, не знаю…

Как-то, где-то и когда-то отец нашел работу. Работа его, конечно, не удовлетворяла, счастливым не делала, но хотя бы позволяла зарабатывать на кутежи и «Порше». Поэтому днем мы сидели с моей сестрой дома одни. Скучно, – и я нашла себе подружку, которая была на два года старше меня. Между прочим, я очень гордилась тем, что у меня такая взрослая подруга – с ней-то я была ещё сильнее!

Почти каждый день мы с подружкой играли в одну и ту же игру. Вернувшись из школы, мы вытаскивали из пепельниц и мусорного ведра сигаретные окурки, немного чистили их, как-то зажимали их между зубами и пыхтеля, ну – будто курим. Сеструха тоже пыталась разжиться бычком, но сразу же получала по рукам. Мы заставляли ее делать всю домашнюю работу: перемывать грязную посуду, стирать пыль, и что там ещё родители просили нас сделать. Мы брали наши детские коляски, сажали в них кукол, закрывали дверь и шли гулять. Сестру мы не выпускали из дому до тех пор, пока она не выполнит всю работу.

Мне было восемь лет, когда в Рудове открылся пони-ипподром, причем под его постройку был вырублен и огорожен последний кусочек дикой природы, где мы играли с нашими собаками. Поэтому поначалу мы, естественно, очень кисло отреагировали на это событие. Но позже, когда я достаточно хорошо сошлась с работниками ипподрома, мне позволили ухаживать за лошадьми и убирать в конюшнях. За эту работу я могла полчасика в неделю кататься бесплатно. Именно это мне и было нужно.

Я любила лошадей и осликов, которые были там у них. Но всё же в скачках меня привлекало нечто другое, чем просто езда на лошадях. Я снова и снова убеждалась в том, что у меня есть сила и власть. Лошади, которых я седлала, были сильнее меня, но я могла управлять ими по своей воле. Если я падала, то поднималась снова. Я падала и поднималась до тех пор, пока лошадь, шокированная моей настойчивостью, не начинала слушаться меня.

С работой в конюшнях получалось, к сожалению, не всегда, и тогда мне нужны были деньги, чтобы покататься хотя бы четверть часика. Карманных денег мы почти не получали, и тогда я стала мошенничать. Я собирала и утаивала кулоны на скидки в универмаге или сдавала втихомолку пивные бутылки отца.

В десять я начала воровать. Я воровала в супермаркетах. Я воровала вещи, которые мы иначе бы никак не получили, – сладости в первую очередь. Почти всем детям покупали шоколад и конфеты. Наш же отец утверждал, что сласти портят зубы.

А вообще, у нас в Гропиусштадте человек почти автоматически учился делать то, что делать запрещено. А как иначе, ведь запрещено-то было практически всё!

Например, было запрещено играть в игры, которые приносили удовольствие. На каждом углу висела соответствующая табличка. В так называемых сквериках между высотками были настоящие леса этих табличек – ветер гудел в них! Большинство табличек запрещали что-либо детям.

Позже я переписала в дневник некоторые изречения с этих табличек. Первая руководящая табличка висела уже на нашей входной двери. Согласно ей, в подъездах домов детям разрешалось передвигаться, видимо, только на цыпочках. Играть, бегать, кататься на роликах и на велосипедах – всё строго запрещено! Ну, хорошо, потом шли газоны, и на каждом углу табличка: «По газонам не ходить!» Таблички были приколочены ко всему, что было хоть немного зелёным. Например, у нас рядом с домом была разбита какая-то грядка с чахлыми розами. Грядка эта, правда, названа была очень пафосно: «Охраняемая природная зона» – ни больше, ни меньше! Ниже следовал параграф, согласно которому человек, приблизившийся к этим недоразвитым розам, должен быть незамедлительно оштрафован.

Но ничего, ничего – всё-таки в нашем распоряжении были игровые площадки!

Каждой паре высоток обязательно была приписана собственная игровая площадка.

Что представляла эта площадка? Да ничего особенного! Кучка обоссаного песка, несколько сломанных металлических сооружений для карабканья по ним и одна гигантская табличка, не табличка даже, а настоящее табло! Оно, табло, находилось в надёжном железном ящике, под бронированным, вероятно, стеклом, а перед стеклом была укреплена решётка. Устроители принимали все меры к тому, чтобы этот бред не мог быть уничтожен ни при каких обстоятельствах. Табло было озаглавлено так:

«Порядок пребывания на игровой площадке». Ниже была выбита напоминающая запись о том, что дети должны использовать площадку только «для радости и отдыха». Правда, мы не могли использовать ее «для радости и отдыха» именно тогда, когда нам этого хотелось, потому что ниже было подчеркнуто: «в период с 8 до 13 и с 15 до 19 часов». Так что, когда мы возвращались из школы, никакой речи о «радости и отдыхе» на площадке и идти не могло.

Впрочем, мы с сестрой так никогда бы и не смогли воспользоваться игровой площадкой, потому что, согласно правилам пользования, находиться на площадке дозволялось только «с согласия и под присмотром взрослых», да и то очень-очень тихо, ведь «потребность общественности дома в тишине должна охраняться с особенным вниманием». Какой-нибудь резиновый мячик воспитанному ребёнку еще можно было побросать, но не более того: «спортивные игры с мячом на площадке строго запрещены». Никакого там, упаси бог, волейбола или футбола! Мальчишкам приходилось особенно плохо, и они выплёскивали свою энергию на все эти устройства для карабканья, скамейки и, конечно, на запретительные таблички.

Должно быть, стоило огромных денег постоянно реставрировать их.

За соблюдением этих многочисленных табу зорко наблюдал управдом. С ним я познакомилась достаточно скоро и достаточно близко. Бетонно-алюминиевые игровые площадки с малюсенькими горками очень скоро надоели мне хуже горькой редьки, и я решила подыскать себе чего-нибудь поинтереснее. Самым интересным оказалось играть у бетонных водостоков под дождевыми трубами. По ним дождевая вода с крыши должна была стекать под решётки водозабора. Тогда ещё эти решетки можно было убрать, это потом их приварили намертво. Как-то раз я сняла эту решётку, и мы с сестрой набросали вниз всякого барахла. Тут как из-под земли возник проклятый управдом, уже давно мечтавший застигнуть негодяев на месте преступления, и волоком потащил нас в контору домоуправления. Наш проступок оказался настолько серьёзным, что он учинил нам, детям пяти и шести лет, форменный допрос, записал фамилии и адреса. Родители были уведомлены официальными органами, и папа получил отличный повод для раздачи. Что плохого мы сделали, я так и не поняла. У нас в деревне мы играли, как хотели, безо всяких нареканий со стороны взрослых. Я только поняла тогда, что, по-видимому, в Гропиусштадте можно играть только в те игры, что предусмотрены взрослыми.

Например, съезжать на жопе вниз с алюминиевой горки или ковыряться в песочнице.

Собственные идеи не поощрялись и были чреваты неприятностями.

Ну да ладно, следующее моё свидание с управдомом было и того покруче. Вот как это случилось. Я шла с Аяксом, моей собакой, гуляла себе, и мне в голову пришла идея нарвать цветов для мамы. В деревне я с каждой прогулки приносила ей букеты.

Между высотками росли только эти чахлые розы. Я ободрала себе все пальцы, пока оторвала от куста несколько цветов. Что там было написано на табличке, – а там стояло «охраняемая природная зона», – я не могла прочесть, потому что читать еще не умела. Да если бы и умела, то наверняка не поняла бы, что это может значить!