«Я, может быть, очень был бы рад умереть»
Шрифт:
Наконец, абсурдная выдумка гласила, что не только мертворождённые дети, маленькие ангелочки, отправляются прямиком в рай, спешно очищаемые священником от их первородного греха. Возможно, это уже давно практиковалось, и все не на шутку испугались, когда кто-то намекнул, что, возможно, все покойники за эти годы уже поменялись местами, совершив свой чудовищный последний переезд. Тогда получалось, ни одна косточка не принадлежала закреплённому за ней имени, и у всех живых могли возникнуть проблемы с воскрешением, а души умерших были бы обречены на скитания, старые покойники смешались бы с новыми, праведники с грешниками, никому не было места в раю и чистилище, только, возможно,
Кому-то из министерства пришлось приехать и выяснять на месте весь путь перемещения останков по разным участкам, сколько лет эти пролежали здесь, прежде чем их перенесли туда, как работает система временных табличек, кто вырезает имена и надписи на надгробиях, на чьё имя оформлена могила и т. д. Тёмное дело.
Епископ, со своей стороны, дал заверения сомнительного характера, что Бог не путается в таких вопросах. Что даже волос не упадёт с нашей головы без Его ведома, но мёртвые кости это не волосы.
– А что мы вообще знаем?
Люди навещали могилы и оставались дольше обычного, молились, думали, и ковыряли ногами землю, как в детективах.
Вот такие неудобства повлекло за собой самоубийство могильщика, произошедшее на земле, хорошо знакомой с нелепой смертью. Могильщик многое сделал при жизни, там никогда не бывает недостатка в обслуживании. Но ещё многое оставалось сделать.
Козье дерево
О мухах я знаю две вещи: они любознательны и любят весну. Они никогда не подлетают ко лбу только один раз, подлетают, потом снова подлетают, каждый раз сужая круг обзора, никому не удаётся избавиться от мухи с первого раза. Что касается весны, как любое животное, они любят весну, потому что любят жизнь.
Именно весной вылупляется первое отложенное мухой яйцо, одно здесь, другое там, и вот у тебя уже целый эскадрон слепней.
В канун Пасхи тысячи мух роились позади здания. Не знаю, кто появлялся первый, чтобы занять это место, козлята или мухи, но всё это было очень рано, ещё до рассвета. Вереница козлят, привязанных один к другому верёвкой, а также со связанными более короткой верёвкой лапами, хромали вверх по холму. Они блеяли и разбудили меня. Пастух привязал их к большому пробковому дубу у края скалы, открыл мешок над маками и мальвой и развернул инструменты.
Я не знаю, кто производил больше шума, умирающий козлёнок, или тот, кто смотрел, как он умирает. Во всяком случае, чем больше тот человек резал им горло, тем быстрее затихало блеяние, и у меня сложилось впечатление, что последние были так напуганы, что, в конце концов, умирали в облегчении и тишине.
Тогда можно было услышать мух.
На Пасху – чаще козлёнок, чем ягнёнок: с зелёным горошком, суп из печени козлят с апельсином, отбивные котлеты, – бедный козлёнок. Они блеют бе-е-е-е-е, а не а-а-а-а-а, то, что долетало до моего окна, больше походило на детский плач, а кровь Христа – вёдра с кровью, которая пролилась на маки и хлынула вниз по склону.
Затем мужчина поменял нож и вырезал печень, лёгкие, кишечник, крохотное сердце и теперь срезал тонкий слой жира, растягивая тушу так, что кожа натягивалась, как наволочка на подушку. Мясник был очень худым и напоминал Тысячного Человека, который, поговаривали, спрятал свою жену в горах, но потом оказалось, что это не он.
Однажды я помог построить на этом дереве небольшой домишко. Крупные жёлуди, толстые ветки и пробковая кора на стволе, которая идеально подходила, чтобы прибить дощечки. Дом на дереве вышел косоватым; но в любом случае, не ахти какое приключение – тайное убежище
Пробковый дуб использовался теперь исключительно для козлят с круглыми не моргающими глазами, подвешенных за сухожилия ног. Некоторые весили всего четыре килограмма, из морды стекал густой красный соус, который вонял под полуденным солнцем, чем привлекал полчища обезумевших мух, жаждущих отложить туда яйца. Они появлялись только один раз в год, в день козлят, но прилетали с одной-единственной целью, загрязняя чистый воздух своими крыльями.
Я рассказываю это только потому, что порой думаю, не под влиянием ли этого обстоятельства сформировался Зэ Карлуш, убийца из нашего дома. Он жил на первом этаже и должен был на всё смотреть снизу вверх, низко-угольный ракурс на скотобойню. Может быть даже стена его комнаты, выходившая практически на саму яму, была забрызгана каплями крови. Однажды Зэ Карлуш купил охотничий нож на Руссиу и зарезал нашу учительницу Катарину 23 ударами. Говорят, до сих пор он ни на минуту не раскаялся в содеянном, хотя так ничего и не объяснил.
– Она должна была умереть, – несколько раз повторял он в суде.
Катарина была само очарование, она научила меня азам английского, а также словам forward и in spite of.
Все соседи, с первого по последний этаж, были свидетелями свершившегося преступления.
Например, он был очень тихим, носил очки и смотрел умоляющим, слегка улыбающимся взглядом, но никогда прямо в глаза, просил его не отвлекать, когда он натягивал велосипедную цепь. Его главным занятием на публике с детства было натягивать велосипедную цепь внизу лестницы. Позже он вдруг стал играть на синтезаторе, кстати, неплохо. Мог бы даже давать уроки. Был ли у него особый талант? Витор Жорже, который убил жену, дочь и ещё пятерых за раз на пляже Осу да Балейя, был органистом то ли в Пинейру да Круш, то ли в Линьо.
Зэ Карлуш вырос у нас на глазах, так сказать, как скромное, но экзотическое растение, поэтому-то мы и не знали, что за фрукт из него получится, получилось вот это. Но преступление произошло в доме Катарины, недалеко от больницы, примерно в 600 метров, в серо-зелёном здании.
Потом мы пойдём туда.
Я спускаюсь по лестнице, прохожу мимо мусоропровода, который никогда не использовался, только в первые месяцы, пока не засорился. Раньше жилые дома в четыре-пять этажей строили без лифта, это считалось правильным. Но теперь это не удобно для пожилых людей, да и мы все, в целом, потеряли терпение к лестницам. Когда начинается дождь, нет никакого желания возвращаться домой за зонтом, неизвестно ещё, что хуже: физическая нагрузка или простуда. И вот однажды вы обнаружите, что вам не удаётся продать квартиру, несмотря на прекрасный вид на Скалу и качественную постройку, строительный раствор должен сохнуть три года, прежде чем стать пригодным для жилья.
Одну минуту, пожалуйста, только положу её в карман. Я присмотрел её ещё вчера вечером. Она всё ещё была там.
Это моя недавняя привычка. Я плохо сплю. Я выхожу из Интернета, ложусь спать, но продолжаю смотреть на включённый монитор, который внезапно засыпает в пурпурно-синих спиралях, закручивающихся подобно осьминогам на чёрном фоне. Мне не хватает только заставки на веках.
Я много размышляю. Три, нет, четыре раза я в полной темноте вставал на колени, вытаскивал из-под кровати за кучей журналов коробку, открывал и доставал её, вот как сейчас. В руке она легче, чем можно было подумать. В конце концов, вес – понятие исключительно психологическое.