Я наблюдаю за тобой
Шрифт:
Бесс с ужасом воззрилась на подругу.
– Ты что, Джен! За кого ты меня принимаешь?
Дженна окинула взглядом поселок, озаренный мягким светом уличных фонарей. Утром мама проснется, вспомнит, что дочь уехала, встанет с теплой постели и, не позавтракав, примется лихорадочно прочесывать дом в поисках «этих» – неведомых и неуловимых преследователей. По неизвестной причине они ее выслеживают, запутывают, мучают: по ночам пробираются в дом, переставляют вещи, откручивают лампочки, сверлят крошечные отверстия в стенах, царапают иероглифы на всех поверхностях. Потом мама сядет за компьютер и тщательно запишет все изменения, случившиеся за ночь, а после зайдет в один из многочисленных чатов, где жертвы так называемого
С тех пор как маме стало хуже, Дженна ни разу не уезжала из дома больше чем на одну ночь. Отец уговорил ее съездить в Севилью, оплатил поездку и пообещал, что будет навещать маму каждый день. «Отвлекись и ни о чем не думай», – сказал он. Вряд ли папа станет приезжать к маме ежедневно; из Уэстон-сьюпер-мер до Мелвилла полтора часа езды, к тому же ему надо управляться с собственной скобяной лавкой и присматривать за Итаном. Как бы там ни было, чемодан покоится в утробе автобуса, Дженна на заднем сиденье рядом с Бесс, поэтому уже не имеет смысла переживать.
Автобус тронулся, и вскоре Мелвилл превратился в мутное пятно на горизонте. Дженна позволила себе расслабиться и даже улыбнулась при мысли о пяти днях в душевном здравии. Она повернулась, чтобы поделиться своей радостью с Бесс, однако та с дебильным видом таращилась на затылок мистера Фицуильяма.
– 16 –
Впонедельник утром, едва проснувшись, Фредди сразу понял: что-то не так. Вчера поздно вечером звонил телефон, звучали голоса родителей, хлопнула дверца шкафа.
– Папе пришлось поехать в Испанию, – сказала мама, набирая воду в чайник. – Поездка с классом. У жены учителя испанского вчера вечером начались преждевременные роды. Срок всего тридцать недель – очень тревожный знак.
– Почему именно папа? Он слишком важная персона, чтобы ездить куда-то с учениками.
– Папа – единственный из преподавателей, кто говорит по-испански.
– Он же не говорит по-испански, – с сомнением пробормотал Фредди.
– Его знаний достаточно, чтобы хоть как-то объясниться.
Фредди застонал. Отец в своем репертуаре: он обожает проводить свободное время с учениками. Якобы хочет узнать их получше, а на самом деле просто норовит втереться в доверие. Еще бы, он не мог упустить такую возможность.
– И когда вернется?
– В пятницу.
Фредди кивнул; любые изменения в привычном укладе выбивали из колеи, и его охватила смутная тревога. Фредди не нравилось, когда в ткани жизни появлялись дыры, сквозь которые могла проникнуть неизвестность.
Он направился в школу длинной дорогой, специально чтобы пройти мимо клуба «Чики-дрики», купил бутылку минеральной воды и сел на скамейке напротив входа, высматривая Красные Сапоги. Джоуи, Джозефину, или как там ее зовут. Фредди устроил телефон на коленях, положил палец на кнопку «видео» и принялся ждать. В восемь сорок пять к остановке подъехал двести восемнадцатый автобус; двери с шипением открылись, и Сапоги едва ли не бегом поспешила к клубу – светлые волосы собраны в хвост, взгляд прикован к телефону. Девушка сунула телефон в рюкзак, подошла к двери, позвонила в звонок. Ей открыла высокая женщина с очень короткой стрижкой и связкой ключей на поясе.
Фредди еще раз посмотрел видео и приблизил лицо Джоуи, опухшее и покрытое пятнами. Кажется, она плакала. Возможно, это как-то связано с прошлым вечером и с его отцом.
– 17 –
– Привет, мама. – Джоуи вытащила из кармана тряпку и счистила зимнюю грязь, налипшую на могильной плите. Цветы, оставленные после Нового года, никуда не делись; к ним добавился еще один букетик – дешевенькие нарциссы от папы.
Джоуи и не подозревала, что папа часто здесь бывает. Он не склонен к широким жестам и бурным излияниям чувств. После маминой смерти отец замкнулся в себе и совершенно отстранился от детей. Они с мамой уже давно поговаривали о разводе, потому что не были счастливы вместе, но в день несчастного случая вели себя вполне мирно. Сперва поехали смотреть ремонт у Джека и Ребекки, потом Джек пригласил их в ресторан. Пили вино, мама с папой съели на двоих липкий сливочный пудинг… в общем, славно посидели. Джеку даже показалось, что они передумали разводиться. В тот же день мама пошла в магазин купить лотерейный билет; девяностолетний дед по имени Роджер Дэвис на «Форде Фиеста» не справился с управлением, выехал на тротуар и прижал ее к почтовому ящику. Через десять дней она умерла.
Папа почти не говорил о случившемся. Джек записал его к психотерапевту; он сходил всего на один сеанс, а через неделю после похорон вынес из дома все мамины вещи и сделал перестановку. Теперь и не догадаешься, что мама там жила. А еще, к ужасу Джоуи и Джека, он завел подружку по имени Сью. Джек убежден – эта женщина появилась в папиной жизни задолго до маминой гибели. День, когда отец рассказал им про Сью, стал самым худшим днем для Джоуи; с тех пор они с Джеком его не видели.
Однако недорогой, но аккуратно положенный букет свидетельствует о том, что папа никуда не уехал и ничего не забыл. Джоуи представила, как он пришел сюда, поговорил с мамой, положил цветы на могилу. Возможно, даже плакал. Хочется верить, что плакал.
– С прошлого раза много всего случилось. Я нашла работу. Как обычно, дерьмовую, зато хоть какие-то деньги. Альфи по-прежнему в баре, но пытается найти заказы на оформление квартир. В общем, перебиваемся помаленьку. Только вот… – Джоуи огляделась по сторонам, словно опасаясь, что ее могут услышать. Хотя кому придет в голову бродить по кладбищу в понедельник утром? – Я совершила нечто ужасное. Не припомню поступка хуже, а я много всякого натворила. Не знаю, стоит ли тебе рассказывать; боюсь, ты от меня отречешься. Нет, даже вспоминать не хочу. Меня тошнит от одной мысли о том, что я наделала. – Она вздохнула, оглядела ногти, оторвала заусеницу. – Я-то думала, что наконец повзрослела, мама. Мне казалось, замужество и возвращение в Бристоль – это шаг к новой взрослой жизни. На самом же деле я деградирую. Только сейчас становится ясно: проблема во мне. Я не меняюсь, мама. Куда бы ни пошла, что бы ни делала, я – это я: Джоуи-неудачница, Джоуи-обуза. Я тоскую по тебе: ты всегда принимала меня без прикрас. Больше никому я такая не нужна. Ладно, – Джоуи рывком поднялась на ноги, – что я о себе да о себе. В общем, все по-прежнему. Люблю тебя и скучаю. Скоро еще приду; надеюсь, к тому времени жизнь наладится. Пока, мамочка, сладких снов.
Альфи ворвался в спальню, заставив Джоуи вздрогнуть от неожиданности.
– Я нашел заказ на покраску!
– А?
– Представляешь, буквально только что. Соседка обратила внимание на мой комбинезон и спросила, не маляр ли я часом. Я ответил «да», и она предложила покрасить ей гостиную и кухню.
– Что за соседка?
– Сейчас… – Альфи вытащил из кармана визитку. – Никола Фицуильям, – прочел он. – Из желтого дома.
При упоминании фамилии Фицуильям Джоуи пробрала дрожь.
– Ты заходил к ней?
– Нет, мы разговаривали на улице.
– И что, она прямо вот так, с бухты-барахты, попросила тебя покрасить стены?
– Ага! Круто, правда? Мы договорились, я зайду оценить объем работ.
– Ты собираешься к ней домой?
– Ну да, только в душ схожу. Хочешь со мной?
Джоуи залилась краской: она представила лицо Тома, когда он увидит ее у себя в коридоре. У нее перехватило дыхание.
– Нет.
– Ты чего? – удивленно спросил Альфи. – Я думал, ты обрадуешься.