Я (не) продаюсь
Шрифт:
В его лице что-то неуловимо меняется. Оно словно превращается в маску.
– Которая меня не касается, так?
– слишком спокойно произносит.
– Если бы. Если...- я хватаю воздух, мне тяжело говорить это вслух, - Беременна бы была- сказала...А так...Это моё...
– Ты и была,- выплёвывает, перебивая.
Тигран устало трёт лицо и шумно выдыхает. Я прикусываю губу. Где-то на краю сознания пробивается мысль, что он ведь пришел, хотя я даже не звала. Прилетел из другого города, нашел меня лишь потому, что заподозрил, что что-то не так. Эта мысль пускает во мне корни, растекается по нервным окончаниям кипучим теплом. Дотрагиваюсь кончиками ледяных пальцев до его бедра и чувствую, как мышцы каменеют от этого невесомого прикосновения.
– Тигран...
– Не пускаешь ты меня, Татлим,- вдруг едва слышно произносит,- В это "твоё".
– Боялась, что...- отвечаю хрипло, в носу начинает мерзко щипать. Мне вдруг становится до противного стыдно.
– Чего?
– Что...- чёрт, я просто не могу это произнести. Жалко улыбаюсь и развожу руками. Подбородок начинает предательски подрагивать. Всхлипываю. Ещё раз. И ещё, ещё....
– Ну бляяядь,- тянет Тигран страдальчески.
Тяжелая ручища падает на мои плечи и с размаху впечатывает в твёрдую мужскую грудь. Утыкаюсь носом в тонкую шерсть свитера, которая тут же становится насквозь мокрой. Из горла вырывается совсем уж некрасивое громкое "Ааааааа", но я просто не могу это контролировать. Меня трясет. Трясет так, будто наступила на высоковольтный провод, будто земля с грохотом уходит из- под ног. Все эти пару суток беззвучных всхлипываний в подушку не стоят и пяти минут такой истерики. Не представляю, как посмотрю ему в глаза, когда это всё закончится, и от этого трясёт ещё сильнее. Грубоватые неловкие поглаживания по подрагивающим лопаткам, по немытым волосам, собранным в пучок. Он не знает, что со мной делать, бедный.
– Врач сказала- через годик без проблем. Так что чё ревёшь- не понимаю,- недовольно бормочет Тигран, не выдерживая, когда я чуть ли не высмаркиваюсь ему в свитер.
Но это он зря говорит. На ум приходит, что я разведена, что он женат. И будет ли у меня потенциальный отец потенциального ребенка на примете через годик, я сейчас, мягко говоря, сомневаюсь. Из самой души снова рвётся это пронзительное " Аааа", и мне приходится до крови прокусить губу, чтобы его сдержать. Сильные руки обхватывают меня крепче: до хруста в ребрах, до невозможности дышать. Мне душно, тесно, больно. Но вдруг так безопасно, что плечи перестают дрожать, нос всхлипывать, глаза слезиться. И я обмякаю, отпуская свою боль и страхи.
Тигран уходит через полчаса, доведя меня, всю какую-то ватную, до палаты.
– Я завтра зайду к четырем,- хмуро смотрит на наручные часы. Похоже, опаздывает куда-то.
– Да не надо,- отмахиваюсь я от него, вытирая заплаканное лицо. Во мне такая опустошающая легкость, какой после оргазма не бывает. Словно полдуши выревела.
– Я блин не спрашивал: надо или надо,- хмыкает Тигран, смотря на меня с добродушной снисходительностью,- Принести что- нибудь?
Я смеюсь, представляя Керефова со связкой апельсинов и пакетом из "Пятерочки" с минералкой и бубликами. Дурацкая картина.
– Цветочки?
– предлагаю более оптимальный вариант.
– Цветочки?
– он вопросительно вскидывает брови, улыбка становится шире. Похоже, тоже рассчитывал апельсинами отделаться.
Протягивает ко мне руку и грубовато притягивает за шею.
– Ну, иди, хоть поцелую, беда моя голубоглазая!
Я с готовностью иду.
* * *
Не чувствуя ног, захожу в палату. Сердце колотится так, что, кажется, пытается убиться о грудную клетку. Это был самый девственный поцелуй в моей жизни без намека на желание и самый пронзительный одновременно. Потому что мне показалось, что это был больше, чем просто поцелуй. Показалось, что...
– Вот это зачётный мужик,- присвистывает соседка по палате. Та, что мечтала стать суррогатной матерью, да не срослось. Провожает меня сощуренным липким взглядом,- А говорила замужем...
Я даже не сразу понимаю, что это мне. С трудом выкарабкиваюсь в реальность из плотной розовой ваты, оккупировавшей сознание. Медленно присаживаюсь на свою кровать и обвожу взглядом притихших женщин. На их лицах любопытство и ожидание пикантных подробностей. Здесь слишком скучно, чтобы не цепляться за любую сплетню. Но я не в настроении кормить чужое любопытство.
– Замужем,- глухо отвечаю я и аккуратно ложусь, кривясь от прострелившей низ живота боли,- Почему ты спрашиваешь?
– Так ты Акунина, а он хач,- ухмыляется соседка, в глазах горит ехидство,- Ты не подумай, я не осуждаю! Я бы сама с таким...Ммм... Да ты просто такую праведную из себя строила, губки недовольно на наши рассказы поджимала. А сама...Вот уж точно в тихом омуте черти водятся! Любовник или гражданский твой?
Розовый туман оседает и плесневеет на глазах. Ох, если б я сама знала, что на это на всё отвечать. Но я не знаю...Не знаю, блин! Только-только затянувшаяся рана начинает открываться, отравляя кровь кислотой.
– Гражданский,- цежу вслух и утыкаюсь носом в телефон.
И чувствую невероятное желание кинуть гаджет в стену...Или лучше в голову этой беспардонной бабе. Ну твою мать, а! Ну почему все, ВСЕ тыкают меня носом в наши отношения. Как- будто я живу в средневековье, где вокруг только замужние, девственницы или вдовы. Никто никогда не изменял, просто так не встречался... Ну почему??? Даже эта с четвертым абортом непонятно от кого. Даже она!
– Ну, тогда понятно. Знаю- знаю,- продолжает соседка, обращаясь уже больше к остальным девчонкам в палате,- Они русских замуж не берут – так только, трахают. А ты ещё и блондиночка, вся такая светленькая. Прямо классика. У меня у знакомой тоже...
Заткнись- заткнись- заткнись. Аааа!!!
Укрываюсь с головой одеялом, показывая, что больше и слова не скажу. Пусть думают, что хотят. Но я им уже и не нужна. Оживившиеся женщины продолжают болтать, обмениваясь сплетнями и житейскими историями про вторые семьи, про неуважение, про различие в воспитании и религиозных взглядах. Не могу. Тошнит. Минут через десять, молча, выхожу из палаты. Женщина с миомой кричит мне вслед, чтобы я не обижалась, но я только хлопаю дверью, чудом удержавшись и не продемонстрировав ей средний палец.
Руки нервно трясутся, как- будто у меня Альцгеймер. Опускаюсь на дальний диванчик в коридоре. Тот самый, на котором ещё полчаса назад рядом со мной сидел Тигран. Глубоко вдыхаю, и чудится, что здесь ещё витает запах его терпкого грейпфрутового парфюма. Прикрываю глаза. Пелена эйфории окончательно спадает. Заставляю себя попробовать трезво оценить ситуацию. Но просто не могу. Мне так плохо. ТАК! А Тигран умудрился за пару минут унять эту разъедающую тревожную боль внутри. А ведь он и не сказал ничего такого. Смешно даже. По головке погладил, а мне оказывается, больше и не надо. Он мне вообще ничего не говорит. Понимай, как хочешь, что он там про себя думает.