Я - не серийный убийца
Шрифт:
— На самом деле я ему сказал, что следую строгим правилам, чтобы не совершить ничего плохого. Мне казалось, ты должна быть счастлива, услышав это, а ты, наоборот, кричишь на меня. Вот почему мне нужен психотерапевт.
— Как можно быть счастливой, когда твой сын должен придерживаться строгих правил, чтобы не убить кого-нибудь, — отрезала она. — Как можно быть счастливой, если психотерапевт говорит, что мой сын — социопат. Счастье — это когда…
— Он сказал, что я социопат?
Это было здорово. Я всегда что-то такое подозревал,
— Диссоциальное расстройство личности, — сообщила она задрожавшим голосом и отвернулась. — Я проверила — это разновидность психоза. Мой сын — психопат.
— ДРЛ — это в первую очередь отсутствие сострадания, сочувствия, — уточнил я.
Несколько месяцев назад я тоже поинтересовался, что это такое. Сочувствие — это то, что позволяет людям опознавать эмоции, так же как уши опознают звуки; без сочувствия ты становишься эмоционально глухим.
— Это означает, что я не чувствую боли других людей, — продолжал я. — Я все думал, выберет ли он именно этот диагноз?
— Да откуда ты это вообще знаешь? — встревожилась она. — Бога ради, тебе всего пятнадцать лет, ты должен… не знаю… интересоваться девочками, играть в видеоигры.
— Ты знаешь, что бывает, когда социопат интересуется девочками?
— А я тебя прошу не быть социопатом. Если тебя все время одолевает хандра, это еще не значит, что у тебя душевное заболевание… это означает, что ты подросток, но, может быть, вовсе и не психопат. Тут дело вот в чем, Джон. Слова доктора не помогут тебе отгородиться от жизни. Ты живешь в том же мире, что и все мы, и ты должен относиться к нему так же, как все.
Она была права: я видел немалые преимущества в официальном признании меня социопатом. Прежде всего это избавляло меня от дурацких коллективных проектов в школе.
— Я думаю, это моя вина, — призналась мама. — Я затащила тебя в морг, когда ты был совсем ребенком, и это тебя навсегда искалечило. И о чем я только думала!
— Дело не в морге.
Я буквально ощетинился, услышав это. Упаси боже, еще прогонит меня оттуда.
— Сколько вы проработали там вместе с Маргарет? — аргументировал я. — Но так никого и не убили.
— Но мы и психопатами не были.
— Ты сама себе противоречишь, — заметил я. — Только что ты сказала, что морг меня искалечил, а теперь говоришь, что он меня искалечил, потому что я уже был болен. Если и дальше будешь продолжать в том же духе, мне тебя не убедить, что бы я ни сделал.
— Ты можешь сделать очень многое, Джон. И ты это знаешь. Прежде всего прекрати писать о серийных убийцах — Маргарет сказала, что ты опять что-то такое написал.
«Маргарет, ты подлая доносчица».
— Я получил высший балл за эту работу, — возразил я. — Учительнице понравилось.
— Если ты умеешь хорошо делать то, что тебе делать не следует, оно от этого не становится лучше, — заметила мама.
— Это было задание по истории, а серийные убийцы — часть истории. Как войны, расизм и геноцид. Видимо, я забыл записаться на курс «только про хорошее». Ну, извини.
— Мне бы хотелось понять — почему.
— Что почему?
— Почему ты одержим серийными убийцами.
— У каждого должно быть какое-то хобби…
— Джон, даже шутить так не смей.
— Ты знаешь, кто такой Джон Уэйн Гейси? — спросил я.
— Знаю, — сказала она, воздевая руки. — Спасибо доктору Неблину. И почему только я тебя так назвала?
— Джон Уэйн Гейси был первым серийным убийцей, о котором я узнал. Когда мне было восемь лет, я увидел свое имя в газете рядом с фотографией клоуна.
— Я только что попросила тебя бросить эту одержимость серийными убийцами, — сказала она. — Почему мы говорим об этом?
— Ты ведь хотела узнать почему, вот я и пытаюсь тебе объяснить. Я увидел эту фотографию и подумал, что, может быть, это кино про клоунов с участием актера Джона Уэйна, — папа все время показывал мне ковбойские фильмы, где он снимался. И тут выяснилось, что Джон Уэйн Гейси был серийным убийцей, который приходил на вечеринки, переодевшись в клоуна.
— Не понимаю, к чему ты клонишь, — расстроилась мама.
Я не знал, как объяснить ей то, что я хотел сказать. Социопатия — это не только эмоциональная глухота, но еще и эмоциональная немота. Я чувствовал себя, как Симпсоны на нашем телевизоре с выключенным звуком: они размахивали руками и кричали, не произнося ни слова. Мы с мамой словно говорили на разных языках и никак не могли понять друг друга.
— Ты вспомни ковбойские фильмы, — упорствовал я, хватаясь за соломинку. — Они все на один манер: ковбой в белой шляпе скачет на коне, стреляя в ковбоев в черных шляпах. Ты знаешь, кто там хороший и кто плохой, и точно знаешь, что произойдет.
— И?..
— Если этот ковбой кого-нибудь убьет, ты и глазом не моргнешь, потому что это случается каждый день. Но когда кого-то убивает клоун — это что-то новенькое, такого ты прежде не видела. Вот перед тобой кто-то, кого ты считала хорошим, а он совершает такие жуткие вещи, что нормальным человеческим эмоциям с этим и не справиться. А потом поворачивается и снова делает что-нибудь хорошее. Это очаровательно, ма. Если ты одержим этим, то ты не чокнутый, — чокнутый ты как раз в том случае, если неодержим.
Мама несколько мгновений молча смотрела на меня.
— Значит, серийные убийцы — это что-то вроде киногероев? — спросила она.
— Да я вовсе не это говорю. Это больные извращенцы, они совершают ужасные вещи. Просто, я думаю, желание узнать о них побольше не делает тебя больным извращенцем.
— Есть большая разница между желанием узнать о них побольше и мыслями о том, что ты станешь одним из них, — сказала мама. — Нет, я тебя не виню — я нелучшая из матерей, и господь знает, твой отец был еще хуже. Доктор Неблин сказал, что ты выработал для себя правила, чтобы избежать дурного влияния.