Я не свидетель
Шрифт:
– Не брешет?
– Думаю, нет. А где сейчас живет этот гость с Кавказа?
– Спит в машине. Держит ее возле кемпинга на шоссе. Обращался на станцию техобслуживания, полетел подшипник трамблера. Машина пустая, оружия в ней нет. Басик из города куда-то исчез, мы его проворонили. Видимо, гостя брать придется с поличным, при выезде из города...
Пока они беседовали, Левин дочитывал письмо. Его занимали не столько перипетии с наследством, доставшимся за что-то Тюнену, сколько то, что о наследстве сообщил Тюнену тот же Анерт из Мюнхена! И теперь тень его дяди - полковника Кизе, сидевшего в старорецком лагере, наложилась на тень исчезнувшего
– Ну что, Ефим Захарович?
– спросил Михальченко, заметив, что Левин закончил читать и сидел, задумчиво поглаживая лоб.
– Похоже, есть зацепочка? Иегупов.
– Тут, Иван, не зацепочка. Тут, чувствую, плотину прорвало.
– Ладно, я пойду, - глянул на часы Остапчук.
– Спасибо, Максим Федорович, - поблагодарил Левин.
– Похоже, вы нам сдвинули дело.
– Как бы оно ко мне не вернулось, - мрачно заметил Остапчук.
– Все может быть.
– Вот и я о том, - Остапчук направился к двери...
Когда он ушел, они сели рядышком на диванчик.
– С чего начнем?
– спросил Михальченко.
– Я нанесу визит Иегупову. Ты займись ломбардом. А дальше будет видно...
"Иегупову Антону Сергеевичу", - было выведено на конверте рукой Тюнена.
"Судя по письму - приятели, должны быть примерно одного возраста, прикинул Левин.
– Тюнену семьдесят четвертый."
Он так и сообщил в адресное бюро УВД: "Год рождения 1916, 1917 или 1918, что-то в этих пределах". И сейчас, сидя в ожидании обещанных сотрудницей бюро "через полчасика", он вдруг подумал: "А почему за минувшие полгода Иегупов не забрал письмо на почте? Болел? А если умер? Тогда все рухнуло... Нет, не может быть, чтоб так здорово не повезло. Не такой уж я грешник. Это твой вечный пессимизм, Ефим", - сказал он себе, но не без опасения через полчаса позвонил в адресное бюро.
– Пишите, Ефим Захарович, - сказала сотрудница.
– Иегупов Антон Сергеевич, 1918 года, Комсомольская, 5, квартира 2.
– Ой, как хорошо! Спасибо!
– нервно воскликнул Левин.
Сунув бумажку с адресом в карман, он вышел...
Дом пять на Комсомольской выделялся обновившимся свежим цветом фасада, не все оконные рамы были зашпаклеваны и покрашены, у подъезда еще валялись доски от разобранных лесов.
"Капремонт" - понял Левин входя в подъезд, где еще сыровато пахло новой штукатуркой. Он позвонил в квартиру "2". Дверь открыл пожилой человек. Все на его лице было заметным, крупный нос, губы, скулы, лоб высокий, ровно лежали длинные седые волосы. Человек был в застиранной белой майке, заправленной в синие нитяные спортивные шаровары, и в затасканных красных суконных шлепанцах на босу ногу; он жевал, держа в одной руке вилку.
– Вам кого?
– настороженно спросил хозяин, торопливо заглатывая пищу.
– Хотел бы повидать Антона Сергеевича Иегупова.
– Я Иегупов. Вы по какому вопросу?
– он так и не двинулся из дверного проема.
– Извините, я не вовремя, вы обедаете...
– Обедаю.
– Я задержу вас ненадолго. Может впустите?
– слабея от унижения и неловкости, сказал Левин.
– Я из сыскного агентства "След", - он суетливо извлек удостоверение и протянул его Иегупову.
– Входите, - не очень охотно посторонился Иегупов.
– Только учтите, я пришел на перерыв пообедать. А он у меня короткий, - он дал понять, что к долгим разговорам не расположен.
– За каким вы все-таки делом?
– Сильно припадая на одну ногу, Иегупов прошел к столу.
Левин быстро огляделся. Однокомнатное убогое жилье. Занавеска отгораживала раковину и двухконфорную плиту. Стол, два стула, табурет, широкая старая деревянная кровать, прикрытая до пола рыжим одеялом из верблюжей шерсти, с потолка под погнутым зеленым выгоревшим колпаком свисала лампочка, у кровати стояла тумбочка с ночником, а чуть загораживая единственное окно, боком был приткнут фанерный платяной шкаф.
Нищенских квартир Левин навидался, и сейчас удивила не бедность, а сам хозяин: неопрятный и вроде беспричинно злобно настороженный, и необычные для такого возраста сильный, не оплывший жиром торс, крепкие мускулистые руки.
– Я по поводу Георга Тюнена, Антон Сергеевич, - сказал Левин.
– Кого?
– как бы не понял Иегупов.
– Георга Тюнена.
– А-а... А что?
– Он гостил у вас в апреле?
– С чего бы?! Так, иногда раз в год по открыточке писали друг другу.
– Он собирался к вам. Даже письмо написал до востребования. Но вы его не получили.
– Мало ли что собирался... А письма я не получил. Кто ж знал, что он напишет до востребования.
– Мы разыскиваем его, - сказал Левин.
– В Старорецк он прилетел. А вот куда подевался дальше...
– Может, еще у каких знакомых. Он ведь из этих мест.
– У каких знакомых?
– Это уж ему известно... А что стряслось-то?
– Исчез он, не вернулся в Энбекталды.
– Ничего такого не знаю... Тут я не свидетель...
– в глазах Иегупова колыхнулось смятение.
Левина удивила поспешность ответа - все-таки, судя по содержанию письма, приятели.
Опустив руку в карман пиджака, где лежало невостребованное письмо Тюнена, Левин извлек из конверта фотографию троих мужчин, и почти теми словами, с какими Тюнен обращался в письме к Иегупову, спросил протягивая снимок:
– Антон Сергеевич, нет ли среди этих людей вашего отца? Или какого-нибудь другого родственника?
Глянув мельком, Иегупов ответил:
– Нет тут отца. И родственников нет, - он прошел к шкафу, открыл, долго рылся, вернулся с пожелтевшим газетным пакетом и развернув, стал копаться в бумажках.
– Вот мой отец, - протянул он Левину старинную фотографию на плотном картоне.
С коричневого поблекшего снимка смотрел молодой человек с аккуратно подстриженными усиками и идеально ровным пробором в гладко зачесанных волосах. Внизу на паспарту золотом оттиснуто: "Фотографiя С.Иегупова. Старорецкъ. Рядом с городской управой. Большая Успенская, д.Новогрудцевыхъ. Негативы сохраняются. Увеличенiе портретовъ до желаемого размера".
– Ваш отец был владельцем фотосалона?
– спросил Левин.
– Да. Он умер в восемнадцатом году от тифа. Мне было четыре месяца. Тетка воспитала. А это его кто-то сфотографировал.