Я не свидетель
Шрифт:
– Здравствуйте, Тимур Георгиевич. С вами говорят из Старорецка. Моя фамилия Левин. Я бывший прокурор следственного управления областной прокуратуры. Сейчас на пенсии. Работаю в частном сыскном бюро, - Левин старался подробней, чтобы расположить собеседника и избавиться от излишних его вопросов.
– Ваши координаты мне дал подполковник Гукасян. Возможно, вы его знали. Я веду одно дело, связанное со Старорецким лагерем военнопленных. Дело сорокалетней давности. Поэтому нуждаюсь в каждой крупице. Вы ведь в те годы служили там в санчасти? Я хотел бы с вами повидаться, готов приехать, если вы не возражаете.
– Вы
– Завтра суббота. В понедельник удобно?
– Хорошо, я вас жду.
– Спасибо. До свидания, - Левин опустил трубку.
– Слышал?
– обратился он к Михальченко.
– Обеспечь меня билетом туда и на следующий день обратно. Бери на самый ранний рейс.
– А с гостиницей как?
– Это уже моя забота. Позвоню во Львовскую прокуратуру. Там еще остались знакомые.
– Не вызвать ли нам сына Тюнена?
– вдруг спросил Михальченко.
– Зачем?
– Чует мое сердце, что здесь пахнет трупом. Плащ есть, а человека нет.
– А что, если плащ в ломбард сдал сам старик Тюнен?
– Зачем?
– Ну мало ли могло быть причин. Самая банальная - деньги понадобились. Исключаешь?
– Тут исключать ничего нельзя, - пожал плечами Михальченко.
– Поэтому нам очень нужен ломбард: кто сдал туда плащ?
– Это я найду... Пива еще хотите?
– Нет, - Левин встал...
Во Львов Левин прилетел около девяти утра и сразу же позвонил из аэропорта Цурканову, но того не оказалось дома, зять сказал:
– Тимур Георгиевич знает о вашем приезде, но его срочно вызвали в госпиталь проконсультировать какого-то больного. Вы можете приехать к нам и подождать его. Он сказал, что к двенадцати часам будет.
– Спасибо. Я к двенадцати подъеду.
– Вы город знаете? Найдете?
– Найду.
Теперь надо было подумать, на что убить три часа. Поразмыслив, Левин поймал частное такси и поехал в областную прокуратуру. Львов он знал неплохо, бывал здесь много раз и по служебным делам, и раз пять через Львов ездил в Трускавец.
В прокуратуре он обошел несколько кабинетов, встретился с давними приятелями, с которыми когда-то учился на юрфаке, просто со знакомыми, с кем в разное время работал в бригадах, сколоченных прокурором республики по каким-нибудь особо сложным делам. Шел обычный треп, предложили раздавить бутылку, но Левин отказался, кто-то подтрунивал над его уходом в частное бюро, кто-то одобрял, тут же ему заказали место в гостинице, написали бумагу и погнали с нею в управление гостиничного хозяйства шофера криминалистической спецмашины...
Несколько взбодрившийся, повеселевший, Левин к двенадцати часам поехал к Цурканову, по дороге заскочил в пирожковую, выпил чашку бульона и съел две слойки с мясом.
Дом, в котором жил Цурканов, был старый, начала века, четырехэтажный, без лифта. По нынешним временам его высота соответствовала шестиэтажному, лестничные пролеты были длинные, крутые, широкие, на каждой площадке по две квартиры. Пока он поднимался, медленно, с одышкой, в душе возникло какое-то жалостливое чувство к себе от этих хождений по конторам и чужим квартирам.
Постояв какое-то время перед дверью, чтоб перевести дух, он позвонил.
Открывший ему Цурканов оказался невысоким толстячком, очень подвижным, суетливым, с приветливыми карими глазами. Он засеменил маленькими ножками в шлепанцах почти детского размера впереди Левина, помахиванием руки приглашая за собой.
– Ну-с, с чего начнем?
– спросил Цурканов, как бы впрыгивая в кресло и указывая Левину на такое же напротив.
– Ваше имя-отчество?
– Ефим Захарович... Начинать придется с самого начала, - ответил Левин и рассказал Цурканову о просьбе Анерта, о том, что уже успели выяснить.
– Кизе! Оберст Кизе!
– подскочил Цурканов в кресле.
– Конечно, я его помню! Я помню почти всех, кто попадал тогда в лагерную санчасть. Мне, молоденькому фельдшеру, эта публика была просто интересна, поскольку в основном состояла из старших офицеров. Многие из них люди в возрасте, в вермахт пришли, имея опыт службы еще в рейхсвере. Сволочей среди них имелось немало, но попадались и приличные люди. К ним относился и Кизе. Он неплохо говорил по-русски, не заискивал. Интересный старик. Мне он, конечно, тогда казался стариком: ему было под шестьдесят, мне едва за двадцать. Представляете! Господи, как быстро жизнь пролетела! Кизе, по-моему, был человеком интеллигентным, с чувством собственного достоинства. Почти все его соплеменники относились к нему если не с почтением, то уважительно. Даже те, с кем он жестоко спорил о национал-социализме. Он дважды лежал в санчасти подолгу: один раз с пневмонией, а второй раз с обострением холецистита...
Левин слушал многословного хозяина, не перебивая. При всей своей нелюбви к словоблудию, профессионально он любил говорунов, с ними не требовалось никаких ухищрений или наводящих вопросов, в особенности в случаях, когда шли воспоминания о молодости, в которую каждый не прочь вернуться, чтобы еще раз увидеть себя там.
– Так вот. В ту зиму они уже ходили почти все расконвоированными. Как-то поздним вечером прибегает сержант Юрка Массалитинов. Кричит: "Фельдшер, давай быстрей! На пустырь бежим! Там что-то с Кизей случилось". Я схватил сумку и вслед за ним. Примчались, смотрю лежит Кизе, на снегу кровавая лужа. Хрипит. Ах ты, господи, как сейчас все помню! Приподняли его, спрашиваем: "Что случилось? Кто вас?
– Он... Иегупов... Это Иегупов... Шофер..." - И тут же потерял сознание. Фамилия эта мне запомнилась. Во-первых, не так уж часто встречающаяся, во-вторых, сама ситуация неординарная, такое врезается в память особо, ну и в-третьих, фамилию эту потом все время называли примчавшиеся особисты. Чем у них дело закончилось, не знаю. А Кизе к утру умер. Он получил две пули. Одну в легкое, другую в живот, при выходе она перебила позвоночник. Я был на вскрытии. Вот так, - закончил Цурканов и взглянул на Левина.
– Где его захоронили?
– Там, где всех их. Умирали ведь. Вы знаете, где было еврейское кладбище в Старорецке?
– Там сейчас автобусный завод.
– Совершенно верно. Так вот рядом с еврейским было небольшое кладбище для немцев-военнопленных.
– Тимур Георгиевич, а Кизе до гибели не упоминал при вас фамилию этого шофера или что-либо связанное с ним?
– Нет, никогда.
– А этот сержант, Юра Массалитинов... Его можно разыскать?
– После той истории он вскоре демобилизовался и, как говорится, из моей жизни исчез. Но не думаю, что он добавил бы что-либо еще к этому сюжету... Вы надолго во Львов?