Я не свидетель
Шрифт:
Покружив у телефона, он сел и заставил себя набрать номер, записанный на каталожной карточке. Долго никто не отвечал. Затем немолодой женский голос спросил:
– Вы куда звоните?
– словно в эту квартиру звонить не дозволено или сюда так давно не звонили, что люди отвыкли и считают, что просто кто-то ошибся номером.
– Это квартира профессора Нирода?
– осведомился Левин.
– Да. А вы кто, откуда?
– удивилась женщина.
Левин растерялся.
– Если можно, Аполлинария Дмитриевича, - все же попросил он.
– Вы его жена?
– Нет. Я экономка.
Левин ждал, улавливая шаркающие удаляющиеся куда-то в глубину квартиры шаги. Через какое-то время в трубке что-то зашелестело и раздался хрипловатый голос:
– Я слушаю. С кем имею честь?
Левин объяснил, кто он и что, но без подробностей:
– Вы извините, Аполлинарий Дмитриевич, за беспокойство. Мне крайне необходима одна книга. Я обыскал весь город, все библиотеки. Помню вас по университету, хотя учился на юрфаке. В пятидесятые годы. Слышал, что у вас богатая библиотека.
– Что вас интересует?
– прервал его собеседник.
Левин назвал.
– Есть она у меня, но на дом книг не выдаю.
– Я понимаю, - смутился Левин, не зная, что сказать.
– Вы можете прийти полистать ее. В моем присутствии.
– Ну хотя бы так, - согласился Левин.
– Когда вам удобно?
– Можете даже сегодня. После шести вечера я всегда свободен.
"От чего он свободен?" - подумал Левин и попросил адрес.
– Дом Академии наук знаете? На Костомарова. Шестнадцатая квартира. Лифт, как всегда не работает, учтите это...
Это был дом из тех, которые называли "сталинскими" - построен в 1951 году, шестиэтажный, огромный, несуразный, но добротный. Фасад шел вогнутой дугой, четыре подъезда с большими тяжелыми деревянными дверями, с высокими окнами.
Квартира профессора Нирода находилась в первом подъезде на четвертом этаже. Одолев крутые долгие лестничные марши, Левин позвонил. Открыли не сразу: сперва откуда-то издалека возникли шаги, затем на него смотрели в "глазок" и лишь потом, после того как на вопрос "кто?" он назвался, зазвякали цепочки, задвигались щеколды, защелкали замки. В дверном проеме стояла невысокая пожилая женщина. Он поздоровался. Ничего не ответив, она заперла дверь и двинулась по длинному полутемному коридору, как бы приглашая следовать за собой. Квартира была огромная, четыре или пять больших, метров по тридцать, комнат, с высоченными потолками, к ним наверное десятилетия не прикасалась малярная кисть. В двух комнатах, которые он пересек, окна были зашторены, висел сумрак, окутавший тяжелую старинную мебель.
Приоткрыв дверь в третью комнату, из которой наконец-то блеснул зеленоватый свет, женщина произнесла, обращаясь к кому-то:
– К вам, - и, повернувшись, ушла.
Левин постучал.
– Входите, - раздался голос.
В такой же большой комнате, окна которой выходили в сумеречный колодец двора, стоял полумрак, пробитый светом бронзовой лампы, прикрытой зеленым треснувшим стеклянным абажуром. Стен не было видно, их наглухо закрыли стеллажи и шкафы с книгами. Просторный, из темного дерева письменный стол, два глубоких кресла, обтянутых истертым коричневым плюшем, - и больше никакой мебели.
Из-за стола встал невысокий полный старик с большим гладко выбритым шишковатым черепом, голубоватая сорочка-"апаш" с обвисшими длинными ушами воротника заправлена в слишком просторные, поднятые выше круглого живота брюки, державшиеся на подтяжках.
– Садитесь, молодой человек, - Нирод указал на одно из кресел.
А Левин подумал: каким образом в этой сумасшедшей, циничной и сволочной жизни сохранились такие "интеллигентные", как он определил для себя, обиталища и такие владельцы их?
– Я слушаю вас, - сказал Нирод.
– Сперва расскажите о себе.
– Аполлинарий Дмитриевич, чтобы вы не гневались, что потревожил вас, мне придется быть многословным, - сказал Левин.
– Это не самое страшное сегодня.
Коротко рассказав о себе, Левин подробно изложил историю Кизе, свои долгие поиски и затруднения, и под конец добавил, что для завершения работы у него вся надежда на книгу, ради которой он позволил себе нарушить покой уважаемого профессора.
– Вы кончали наш юрфак?
– спросил Нирод.
– Да.
– У кого вы слушали римское право?
– У профессора Кориневича, - удивившись вопросу, ответил Левин.
– Ну и как?
– Считаю, что мне повезло, - улыбнулся Левин.
– Он был знатный хулиган, - подмигнул старик.
– Мы учились в одной гимназии.
– Кого вы еще слушали?
– Латынь читал профессор Шевлягин, уголовное право профессор Хасарджи, гражданское - Станислав Адамович Огановский, криминалистику Владимир Иванович Максимович.
– Все они "пережитки прошлого", а?
– засмеялся Нирод.
– Почти все мои ровесники. И все уже покойники, - посерьезнев, произнес он.
– Сейчас, наверное, там нет таких лекторов.
– Пожалуй, нет, - согласился Левин.
Старик повернулся, протянул руку куда-то в угол и с маленького круглого стола на изогнутых элегантных ножках взял книгу, как понял Левин, приготовленную к его приходу.
– Вот она.
Книга была в мягком дешевом переплете, печать плохая, бумага желтовато-серая, грубая, непривычно жестко шелестели страницы - иссохшие, впитавшие за десятилетия микроскопическую пыль.
– Где бы я мог устроиться, чтоб не мешать вам?
– спросил Левин.
– Вам нужно только то, что касается вашего дела?
– Нирод испытывающе взглянул на Левина.
– Была б возможность, с удовольствием прочитал бы всю. Такие издания редко попадают в руки.
– А вам фамилия автора знакома?
– В том-то и дело, что нет. А я ведь криминалист.
– Агафонов был до революции очень известный криминалист. Даже ЧК не расстреляло его, не гнушалось его знаниями. Потом он с ними не поладил. У закона и произвола цели разные. Агафонов эмигрировал в Германию. Имя его вычеркнули отовсюду, книги изъяли. Самое трагичное, что в 1942 году его расстреляли нацисты. Причина мне неизвестна - старик умолк, стал поигрывать пальцами обеих рук по столу, словно по клавишам черного рояля, который Левин приметил в одной из комнат.
– Я полагал, что вы очень молоды, - вдруг произнес Нирод, - этакий шустрый современный функционер.