Я не верю в анархию (Сборник статей)
Шрифт:
…А еще политик Егор Летов видит на посту президента будущего союза России и Беларуси Александра Лукашенко, отдает должное специфическому уму Бориса Ельцина; музыкант Егор Летов (коим он себя не считает, а предпочитает называть "деятелем") вместе с согруппниками, по его словам, когда напиваются, всегда слушают песню «Комбат» группы ЛЮБЭ. "На войне, как на войне…"- В них есть вот это…". И определяет рок как метод и средство, за него погибать не нужно, а нужно — за идею и за Родину…
Олег КЛИМОВ
13–20.05.1997, "Музыкальная
ЕГОР ЛЕТОВ: Я — МИЗАНТРОП, МНЕ БОЛЬШЕ «ИМПОНИРУЮТ» ЖИВОТНЫЕ
Движение "Русский Прорыв" возникло вскоре после октября 1993 года. Лидером и идеологом движения был и остается Егор Летов. Впервые заявило о себя 19 декабря 1993 года акцией "Руководство к действию" в ДК им. Горького в Москве. Акция закончилась побоищем публики с ОМОНом и массовым беспорядками на площади перед ДК. С самого начала "Русский Прорыв" был объявлен коммунистическим движением. Летов: ".. "Русский Прорыв" — это не партия, это движение, и люди в нем собрались вокруг одной общей идеи, идеи выживания нашей страны".
Помимо ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ в "Русский Прорыв" вошли ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ (Тюмень) и РОДИНА (Омск). 1994 год — серия акций — рок-концертов в Тюмени (февраль), Киеве, Луганске, Ростове (апрель). 27 мая — акция в Москве, на стадионе "Крылья Советов". 28 мая Егор Летов выступает в живом эфире "Программы А" с программными политическими заявлениями. После акции в Москве ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ выходит из "Русского Прорыва". 2–3 июня — "Русский Прорыв" в Санкт-Петербурге. В дальнейшем — спад движения, хотя на всех концертах ГО и сольных выступлениях Егора Летова, во всех его интервью присутствует политическая окраска.
В данный момент лидер "Русского Прорыва" планирует новый этап движения с привлечением в него новых составляющих.
А.К.: С чем был связан длительный перерыв в концертной деятельности ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ?
Л.: «ГрОб-Студия» — это очень сложная кухня. В 1995 году наконец-то появился восьмиканальник, пульт фирменный. Писали альбом, который оказался очень тяжелым. Писали его при задействовании огромного количества стимуляторов, наркотиков. В этих альбомах ни одной, наверное, ноты, сыгранной или спетой в нормальном, «трезвом» состоянии. Все делалось на износ.
А.К.: Выходят сразу два альбома?
Л.: Да. Первый — Солнцеворот, как бы 1995 года, второй Невыносимая Легкость Бытия — 96-го.
А.К.: Ты заметил, что дистанция между ГО и публикой — все больше?
Л.: Она с каждым годом все растет и становится все непреодолимее. С другой стороны, кто с нами остается сейчас — люди, которым это необходимо… Голландцы снимали репортаж и опрашивали всевозможный народ на концерте. Один сказал, что ему наплевать, фашисты мы или коммунисты, самое важное, что мы выражаем эмоции, которые он испытывает постоянно. Мы эти эмоции выражали и выражаем, а людей, которые их испытывают, становится все меньше.
С другой стороны, появляется определенный контингент, причем совсем молодежный, то, что называется пацаны,
Все, что мы делаем, — это эмоциональное все-таки дело. Во всяком случае развесистая дуля всей этой мрази… для всех БэГэ там и для всего этого дерьма. В целом я удручен, потому что поколение мы проиграли. В большинстве своем это, конечно, подонки, мразь.
А.К.: В знаменитом интервью в «Контркультуре» № 3 ты говорил о смерти духа. Что ты скажешь сейчас?
Л.: Не могу в двух словах, конечно, объяснить. Ситуация абсолютно плачевная, всем ясно. В политическом плане мы уже не люди. Все, мы хуже албанцев. Судя по последнему футбольному матчу с Кипром — хуже киприотов. Смерть духа? На Западе она уже давно произошла. У нас — не знаю, но уже близко.
Если народ выбирает Ельцина, так чего этот народ достоин?
Политика сейчас для нас стала жестокой реальностью. Если не оказываешь сопротивления, имеешь неприятности, унижения и притеснения все большие. И если народ соглашается, причем в самом плачевном и позорном смысле, чего тогда ожидать? Грядет либо катастрофа, либо революция.
Мы начинаем новый этап "Русского Прорыва". Я надеюсь, что к нему присоединится КАЛИНОВ МОСТ. Предварительное согласие на этот счет вроде бы есть.
А.К.: Для тебя самого Сибирь остается по-прежнему чем-то особенным?
Л.: Конечно, но если говорить о населении… У нас разруха, как и везде, но мелкая, вялотекущая. В Москве заметно расстояние между верхами и низами. У нас от голода никто не мрет, бомжей не такое изобилие, бандитов поменьше. Но в целом ощущение откровенной децентрализации. Москва — наплевать, страны единой тоже нет. Живем здесь сами по себе, скоро у нас деньги свои наверняка появятся… Колчаковщина такая. Так что все, началось.
А.К.: А что для тебя есть Родина?
Л.: Родина для меня — Советский Союз. Я здесь родился.
А.К.: А ощущение Родины?
Л.: Ощущение Родины — это язык, ландшафт, это идея, определенная идеология, символика, традиция, эстетика и мораль. Сейчас эстетика нашего государства российского — другая, мораль — другая, вообще никакой нет, территория — и та уже не та…
Распад полный. Смердит кругом. Я ездил по стране с «акустиками» этак года три достаточно интенсивно. Весьма удручающее впечатление. Особенно после того, как войну в Чечне проиграли. Собственно говоря, не проиграли, а… сдали.
А.К.: Ты выступал последние годы с концертами на юге России?
Л.: Да, там у меня на концерте было больше половины народу в зале тех, кто в Чечне воевал. Контрактники, казаки. Отличнейшие люди. Дарили патроны на память.
А.К.: Твоя публика поменялась?
Л.: Я думаю, нет. Та же самая, только еще более злая и яростная. Так же, как и я, ставший еще более националистом и еще более коммунистом.
Она сменилась после возникновения "Русского Прорыва", разделившись в целом на два лагеря: первый — эстеты, интеллигенты, «демократы». И вторая часть публики — живая, деятельная, боевая. Экстремисты. Вояки. Публика у нас — красочная. Это и националисты, и ультракоммунисты, и, разумеется, анархисты, и просто — яркие люди.