Я останусь
Шрифт:
— Эй, подруга, у тебя все в порядке?
Приоткрываю глаза и сталкиваюсь с синим встревоженным взглядом. Улыбаюсь, но, похоже, это не успокаивает подругу, а наоборот. Она закусывает губу, хмурится. И даже ее рыжие веснушки на белоснежной коже тускнеют. Выдыхаю.
— Жить буду, Ритуль.
— Точно? — и смотрит подозрительно. Киваю.
— От любви еще никто не умирал, — и с усмешкой беру бокал и выпиваю залпом. Вино чуть терпкое и нисколько не пьянит, а так хочется, чтобы забыть этот день, как страшный сон.
— Ну да, в основном же по дурости, чего уж. А ты не дура.
— Факт.
— И кто он? — продолжает допрос Ритка, переставив бутылку вина.
— А оно тебе надо, Ритуль?
Подруга пожимает плечами. Как-то не приходилось моим девчонкам сталкиваться с моей личной жизнью и уж тем более такой, что вышибает из колеи. Как меня сегодня. Привыкли, что я всегда разруливаю все патовые ситуации. А тут…мат в два хода. И выхода нет.
— Он тебя обидел, да? — и смотрит сочувственно.
Обидел? Нет. Он просто заменил свою жену мной. Он же мужик. У него потребности. А я лишь суррогат. И все его эмоции не для меня, а для той, что прикована к инвалидному креслу. Так что нет, не обидел он меня. Он меня растоптал.
Поднимаюсь с табурета, наливаю себе полный бокал вина и выпиваю, не чувствуя вкуса. Ритка подскакивает и порывисто обнимает меня. Гладит по волосам, словно меня нужно успокаивать. Не нужно. В истерике биться не стану. Переросла, наверное.
— Ну хочешь я Тимуру расскажу, — отстраняется, — и он его…
— Не хочу, — перебиваю подругу. — Он меня не обижал, Ритуль. Он просто женат.
— Тю, тоже нашла проблему, — она встает рядом, плечом упершись в угол холодильника. — Бороться надо, Гроза! Выгрызать и никому не отдавать.
Становится смешно. И я действительно смеюсь.
— И что смешного? — фыркает Ритка. — Если он с тобой, значит…
— Да ничего это не значит! — перебиваю, со звоном поставив бокал на стол. — Не с кем бороться. Не с кем!
— Что, сдрейфила подруга? — прищурившись заявляет подруга. — А не ты ли все время нам твердишь, что за любовь нужно бороться. А сама что? Хвост поджала и…
— Да с кем бороться?! С кем?! — неожиданно ору я. Подруга аж вздрагивает. — С инвалидкой бороться?! Нет уж, увольте.
И ухожу. Ритка не бежит следом, не останавливает. И на том спасибо. Но в дверях я все равно задерживаюсь и бросаю короткое: «Я ушла».
Уже в такси приходит сообщение от Ритки:
«Береги себя. И мы всегда на твоей стороне».
А следом еще одно. Неизвестный номер, но такие знакомые цифры. И всего пять слов, от которых все внутри сжимается от боли:
«Я все равно тебя найду».
Но уже через мгновение сменяется злостью. Найти? Черта с два! В универе я Вишневская, а не Корф, и только самые-самые в курсе моих родственных связей. Подруги не сдадут, а отец тебя в порошок сотрет, соседушка, даже если ты вдруг узнаешь, кто я. И шальная идея новым цветком расцветает внутри. Прошу таксиста остановиться у ближайшего салона красоты, благо время еще не позднее.
Услышав мое пожелание касательно прически, мастер долго пытается меня отговорить – жаль срезать такие роскошные кудри. Но я не сдаюсь и уже через час на моей голове красуется стильная стрижка с небрежно торчащими ультракороткими прядями и длинной челкой, выкрашенными в белый. Черным остается лишь выстриженный под «ежик» затылок. Взъерошив пальцами короткие волосы, улыбаюсь собственному отражению, совершенно не слушая ахи-охи парикмахера.
Так вот, мой дорогой соседушка, ты никогда не узнаешь обо мне, потому что той Маруси, что плавилась в твоих объятиях, — больше нет. Зато есть я, Мария Корф, которую ты никогда не встречал.
Родители шокированы, увидев на пороге родную дочь, совершенно на себя не похожую, да еще и почти ночью. С тех пор, как папа купил квартиру, я редко оставалась ночевать в родительском доме. И то, как правило, после долгих маминых уговоров или веского папиного слова. Против папы не попрешь – это факт. А тут сама явилась, да еще такая…необычная.
Но мама быстро оценивает ситуацию и признает, что новая прическа мне очень идет, как и цвет волос. Делает ярче, заметнее и бесшабашнее. Последнее ей говорить не стоило, потому как и без того прифигевший папа исчезает из кухни, где мы расположились, а возврашщается уже с бокалом коньяка.
— И каковы причины таких кардинальных перемен? — осушив бокал, все-таки спрашивает отец.
— Взрослею, папочка, взрослею.
— Взрослеешь, значит, — он задумчиво чешет затылок. — Взрослеть – это хорошо. Но раз уж пошла такая пьянка – огласи-ка весь список, пожалуйста.
Мама фыркает, а я успокаиваю родителя, попутно варя себе кофе.
— Папочка, не боись. Кроме татухи ничего кардинального больше не планируется.
Папа кивает, улыбнувшись.
— Ну татухами нас не испугаешь, да, Печенька? — и озорно подмигивает маме. Та смеется, прижимаясь к отцовскому боку. Улыбаюсь, глядя на их идиллию. А у самой внутри воет боль. Глухо. Безнадежно.
— И еще, — подхватываю турку, выливаю в чашку смолянистый напиток, сажусь напротив счастливых родителей, — ты предлагал мне поработать у тебя, в немецком офисе.
Отец изгибает бровь и ждет продолжения.
— Так вот, если все в силе – я не против.
— А как же твое занятие аэрографией? Ученики? — это уже мама, встревоженная моими словами.
Дергаю плечом.
— Говорю же – взрослею.
Да только моего проницательного отца так легко не проведешь. Он молчит долго, накручивая на палец локон маминых волос.
— Я позвоню деду, пусть встретит, — наконец, разбивает тишину отцовский голос. — Погостишь у него, он будет рад. Присмотришься. Глядишь, сыщешь себе занятие поинтересней душного офиса и скучных сделок.
Я смотрю во все глаза и не узнаю своего отца. Он так долго и так яро прочил меня в преемницы, ненароком вводил в курс дел Ювелирного дома, а тут вдруг такое неожиданное предложение. Я уже было рот раскрыла, чтобы спросить, с какого перепугу такие перемены, но спотыкаюсь о стальной взгляд, такой пронзительный и все понимающий, что вовремя прикусываю язык и лишь молча киваю.