Я отвечаю за все
Шрифт:
Штуб Евгения Родионовича принял незамедлительно. Он был один в своем большом, мрачном кабинете и пил жидкий чай, проглядывая газеты и хмурясь, когда, деликатно постучавшись, Женя вошел.
Здесь березовыми, сухими и толстыми поленьями жарко топилась старинной кладки изразцовая печка с широким, как у камина, жерлом, и от веселого потрескивания дров и яркого огня Евгений Родионович несколько взбодрился и довольно-таки глуповатым голосом, с излишней, но свойственной ему в минуты душевной тревоги
— Здравствуйте, товарищ Штуб. «Не ждали» — какого это художника картина? Так это я — Степанов.
— «Не ждали» — картина Репина, — спокойно ответил Штуб. — Здравствуйте, Евгений Родионович.
— Ну, как самочувствие? — докторским голосом осведомился Женька. — Надеюсь, ребро больше не беспокоит?
Он хотел было похвастаться познаниями Устименки, но хлопотливо подумал, что в связи со всем прочим лучше эту фамилию сейчас вовсе не упоминать, и выразил лишь свое мнение о пользе консервативного лечения.
— Я про свое ребро и думать забыл, — сказал Штуб.
— А мы было сильно встревожились, — напомнил о своей активной помощи в ту пору Евгений, — я, между нами говоря, со многими консультировался.
— Зачем же было людей тревожить?
— Как же не потревожить, если случилось такое происшествие.
Наступила маленькая пауза. Женя подумал, что неудобно ему не знать звания Штуба — полковник он или генерал, — здесь хорошо было бы обратиться, как положено в этих ведомствах, но спрашивать он не счел возможным. Штуб аккуратно сложил газету и еще подождал.
— А у вас нечто вроде камина, — произнес Степанов. — Все-таки уютнейшая штука — живой огонь. Пламя. Все эти паровые отопления человеческому организму не слишком полезны, это я знаю как врач.
— Да, живой огонь — приятная штука, — согласился Штуб.
И опять наступила пауза.
«Как начать-то?» — с тоской подумал Евгений.
Штуб снял очки, протер их платком, надел и взглянул на часы.
— Простите, — воскликнул Евгений, — понимаю, как в вашей работе напряжено время.
— Почему же, — возразил Штуб, — оно не напряжено, только я не люблю, когда оно пропадает зря…
И, слегка пригнувшись вперед над столом, он спросил:
— Ведь вы по делу?
— Разумеется, — заторопился Женя, — конечно же, и по самому неотложному. Для меня, во всяком случае, оно неотложное…
И жестом решительным и немножко даже театральным он положил на стеклянное покрытие огромного и ничем не занятого стола свое заявление с присовокупленным к нему конвертом, к которому скрепочкой был прищемлен треугольник, написанный Аглаей Петровной.
Прочитав и заявление с заверениями, и письмо Аглаи и разглядев отдельно конверт — не написано ли на нем что-либо, Штуб разгладил короткопалой рукой все доставленное Степановым и произнес:
— Вот
— Ну? — почему-то очень тихо спросил Женя.
— Судили-рядили, — повторил Штуб, — и пришли к заключению, что вашу мачеху надобно энергично искать. Возможно, она и погибла в войну, но не исключена надежда, что она жива. После такой войны самые разные неожиданности случаются…
Степанов разом и обильно вспотел.
— Значит, вы не были в курсе ситуации? — спросил он.
— Нет. А теперь буду. Аглая Петровна, видимо, попала в какой-то переплет, из которого ей трудно доказать свою невиновность в обвинениях, которые могут быть предъявлены…
Было заметно, что Штуб оживился.
— Значит, — неопределенно начал было Евгений, но полковник перебил его. И перебил довольно сердито:
— Значит, что вашему батюшке, вам, сестре вашей надо начинать искать…
— Нам самим? — воскликнул Женька, обтирая потное лицо платком. — Но удобно ли это, например, отцу в его положении?
Штуб нетерпеливо-насмешливо взглянул на него, и Евгений понял, что задал совсем уж никчемушный вопрос. Но, с другой стороны, Штуб, по его мнению, вел себя по меньшей мере странно, учитывая занимаемую им должность. Какие такие поиски может он рекомендовать, если Аглая осуждена. Самый факт осуждения осуждает и возможность поисков.
В это мгновение зазвонил телефон, и Штуб, взяв трубку, вдруг очень повеселел и воскликнул молодым для его лет, праздничным даже голосом:
— А, Сережа? Заявился, сокол ясный? Ну как — в основном?
Прижав телефонную трубку головой к плечу, он протер очки, приговаривая все более радостным тоном:
— Так, так, молодец. Это точно, это так я и предполагал. Да нет, через полчаса освобожусь. Это мы обсудим. Молодец как соленый огурец!
Сказав «огурец», он слегка сконфузился: это было Зосино слово из домашнего обихода.
— Какой огурец? — не понял по телефону Колокольцев.
— Так в одиннадцать тридцать, — взглянув на ручные часы, велел Штуб. — Ясно? — И вновь оборотился к Евгению.
— Я, естественно, предполагал, — уже совсем глупо принялся тот себя дополнять и развивать, — думал, поверьте, всерьез обдумывал, что если ее партизанская группа действовала в нашей области и если с ней что случилось и с ее… уж не знаю… лжепартизанами или подлинными партизанами…
— Почему же «лжепартизанами»? — со сдержанным раздражением перебил Штуб. — Она действовала совместно с партизанами. Это мы теперь хорошо знаем. Но больше мы ничего не знаем, хоть знать будем!
Евгений заторопился.