Я помню Паллахакси
Шрифт:
– Пошли отсюда, – шепнула Чара.
Когда мы вернулись в мой дом, она сказала:
– Лучше бы Станс не приплетал к своей ерунде Дроува и Кареглазку. Честно говоря, я всегда питала к ним тёплые чувства. – Она вздохнула, оглядывая обстановку. – Здесь у тебя хорошо, Харди. Мне было очень приятно провести несколько дней с тобой в этом доме.
Я ощутил стеснение в области желудка.
– Кажется, твоя мать уже смирилась?..
– Но здесь мне не место, – сказала она.
– Твоё место рядом со мной, – возразил я ослабевшим голосом.
– Но и тебе здесь не место, любовь моя, ты просто теряешь
Она была права. Я действительно не мог этого сделать.
– Ты слишком мягкий, Харди. Ты его не любишь, но и возненавидеть по-настоящему не можешь. Ты всё ещё до конца не желаешь понять, что это Станс убил твоего отца. И ты не уверен, что тебя он тоже хотел убить.
– Я уверен, – сказал я прерывающимся голосом. После финальной поездки на станцию Девон отношение дяди ко мне изменилось. Он говорил со мной, как со взрослым. Он даже спрашивал моего совета в разных мелких делах.
– Мы возвращаемся в Носс, – отрезала Чара. – Тебе повезло, потому что на твоей стороне сильная женщина. И это я, между прочим! Поэтому собирай вещички и возьми в амбаре пару локсов. Мы должны убраться отсюда прежде, чем твой дядя проткнёт тебя копьём. По чистой случайности, разумеется.
– Но… Я нужен здесь, Чара. Я не могу бросить этих людей просто так!
– Ещё как можешь! Только постарайся, чтобы они тебя не заметили.
Ранним утром мы надели поверх меховой одежды вощёные кожаные накидки, взяли из амбара двух локсов и направились на юг прежде, чем Иам успел пробудиться. У меня не хватило духу даже попрощаться с Весной. Моя мать подумает, что я убежал от ответственности, а мой дядя начнёт трубить об этом направо и налево. И, возможно, он будет прав.
Локсы во время ненастья передвигаются очень медленно, и было уже далеко за полдень, когда резиденция мистера Мак-Нейла слабо обозначилась в сплошной пелене дождя.
– Думаю, мы здесь переночуем. – Чара взяла на себя роль лидера, так как мои мысли по-прежнему пребывали в Иаме. – При такой скорости и за день до Носса не добраться.
Мне не хотелось входить в дом, где я провёл с мистером Мак-Нейлом много прекрасных часов. Теперь же его жилище казалось мне осквернённым.
– О, ради Фа, Харди. Земляне улетели, и тебе не у кого спрашивать разрешения.
– Дело не в этом, – пробормотал я.
– А в чём?
Я хотел открыть дверь, но она распахнулась сама. Там кто-то был, и в первую секунду я ожидал увидеть Ничьего Человека или его женщину Елену.
Но в глубине комнаты маячила другая фигура. Гораздо выше. И очень, очень знакомая.
– Мистер Мак-Нейл! Это вы?!
Мы все сидели в гостиной, но Иона с Еленой, как обычно, прятались где-то в тени.
Я всё ещё не мог осмыслить случившееся.
– Мы спрашивали о вас на станции Девон, но тот человек сказал, что вы отбыли на шаттле.
– Это был всего лишь охранник, он ничего не знал. Он просто хотел отделаться от вас поскорее.
– Значит, улетели не все? Вы оставили агентов? А мы думали, что земляне покинули нас навсегда.
– Да. Так мы и сделали. – Лицо мистера Мак-Нейла казалось старым. – Остался только я, по собственному желанию.
– И когда они за вами прилетят?
– Они не прилетят.
– Никогда?
Он покачал головой.
Я не мог найти тут никакого смысла.
– Но вы же так любите Землю, мистер Мак-Нейл. В вашем доме полно земных вещей. Вы всё время говорили со мной о Земле. Почему вы не воспользовались шансом вернуться домой?
Он снова покачал головой, не отрывая глаз от пола.
– Вы любите это место больше, чем Землю? – предположила Чара.
На сей раз он посмотрел ей в глаза и сказал:
– Лучше Земли ничего нет.
– Тогда почему?
Он встал, подошёл к столу и разлил в стеклянную посуду янтарную жидкость из бутылки. Вручив всем по стакану, он взял последний себе и залпом осушил.
Вздрогнув, я испытал такую кошмарную вспышку памяти, что заставил себя тут же обо всём позабыть. Однако чувство и место остались со мной; этим чувством была безнадёжность, а местом – священный город Паллахакси.
– Мы, земляне, очень умный народ, – помолчав, начал мистер Мак-Нейл. – Доказательства нашего ума вы видели: это наши багги, и шаттлы, и Звёздный Нос. Но кое-какие вещи вы видеть не можете, как, например, волны, которые мы посылаем по воздуху. Или способ, которым мы предсказываем будущее.
– Никто не может предсказать будущее, – возразила Чара. – Даже земляне. А если бы могли, то предсказали бы трудности, которые лорины создадут на шахте. И тогда вы не стали бы её сооружать.
– Верно, мы не могли предвидеть эффект лоринов. Но кое-что мы умеем предсказывать, а именно такие события, которые подчиняются чёткому порядку вещей. И если мы разобрались в этом порядке, то всегда можем сказать, что из этого последует. Таковы, например, передвижения звёзд и планет. – Он внимательно посмотрел на нас. – Движение вашей собственной планеты в космическом пространстве весьма показательно.
– Я думаю, мы крутимся вокруг нашего солнца Фа, – сказала Чара. – Так говорит нам память предков.
– Наверное, вы преждевидели недостаточно глубоко.
Чара резко побледнела. Возможно, её оглушила та же вспышка памяти, что и меня.
– И что же мы могли увидеть, но не сумели? – спросила она очень тихо.
– Вы уже знаете, что Фа и Ракс образуют бинарную систему. – Казалось, мистер Мак-Нейл тщательно подбирает слова. – Фа принадлежит к тому же звёздному классу, что и наше Солнце, а Ракс – гигантская мёртвая планета. Фа и Ракс вращаются друг вокруг друга, а ваша планета, в свою очередь, обращается вокруг Фа, как ты утверждаешь. Но так было не всегда. Какое-то время назад, очень давно, ваш мир обращался вокруг Ракса.
– Это нам известно, – выпалил я, отчего-то похолодев. – А потом Великий Локс вырвал наш мир из объятий Ракса и доставил его к тёплому солнышку Фа.
– Совершенно верно. Если смотреть на события с такой точки зрения. – Лицо Мак-Нейла было непривычно хмурым. – Но в этой истории есть определённый порядок, и наши учёные проанализировали его и произвели вычисления. Вы не могли не заметить, конечно, что климат в последние годы становится всё холоднее. Так вот, это значит…
Мистер Мак-Нейл запнулся, залпом глотнул из стакана и выговорил слова, упавшие льдом на наши души: