Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка
Шрифт:
Слежка за домом занимала их полностью. Они стояли, уверенные, как всегда, в правоте собственных намерений, стояли неподвижно, будто сквозь них пропустили железные стержни и воткнули в землю. Было тихо. Только позади в кустах слышалась беспокойная возня устраивающихся на ночлег скворцов, фазанов. Где-то высоко пролетел самолет. Он гудел на низкой ноте, с облегчением, потому что заканчивал свой путь. Биочасы подсказали Рейксу, что уже девять вечера. И тут же по парку и полям в насыщенном влагой воздухе гулко прокатился
Уже целый час они не разговаривали друг с другом. Все давно было сказано. Они изучили этот дом, парк, эту ночь так хорошо, словно получили их в наследство. Футах в ста впереди, в сумерках, темным пятном выделялась бесформенная громада дома. Рейкс не различал ни одной детали, но в памяти мог восстановить каждую черточку: сводчатые окна, карниз с желобом для дождевой воды, изъеденные непогодой и солнцем колонны, оловянные вены тяжелых старинных водосточных труб, похожие на сеть, нити старой глицинии, опутавшие стены здания. Она-то, глициния, и поможет им добраться до второго этажа. Главная спальня, ванная, спальня для гостей, опять ванная, большие окна холла, кабинет…
Как только в кабинете мелькнет из-за шторы свет, они пойдут вперед.
В правом крыле темного дома, у самой крыши, вспыхнул свет, кто-то подошел к окну, задернул шторы. Там комнаты слуг. Какая-нибудь горничная теперь сидит на постели, снимает туфли, ложится на спину, ленивой рукой ищет по транзистору «Радио Люксембурга», тянется к зажигалке и сигаретам, лежит и с широко открытыми глазами мечтает о поп-звезде. А лет пятьдесят назад в Альвертоне миссис Гамильтон мечтала о прекрасном принце. Двадцать лет назад она же, застав его со служанкой, надрала уши и ей, и ему, а Потом, лежа в постели с Гамильтоном, наверняка помотала головой и, усмехнувшись, сказала: «Маленький мерзавчик. Ему только тринадцать, а туда же. Эх вы, мужики, сладкоежки!»
И вот Рейкс увидел сигнал. В кабинете отвели в сторону штору, и луч света, вырвав из тьмы окно, расплылся в тумане, обозначил знакомую фигуру, руку, спину. Какой-то миг Белль стояла неподвижно, потом шторы сомкнулись.
Тронув Бернерса за плечо, Рейкс безмолвно двинулся вперед, на ходу надевая перчатки. Они старались держаться кустов, избегали посыпанной гравием дорожки. Наконец они остановились метрах в четырех от дома, так близко, что можно было различить изгиб оконного переплета на первом этаже — окна гостиной. Они могли описать каждый стоящий там стул, каждую ложку, каждую рюмку.
Гравий подходил к самому дому, следов не оставалось. Главный ствол глицинии был в фут толщиной, прочный и шершавый. Подняться по нему проще простого. Рейкс полез вверх, чувствуя, как подрезанные ветки царапают лицо. Ступив на карниз, он выбрался на крышу веранды и подождал Бернерса. Его руки в перчатках выделялись в темноте блеклыми пятнами.
Насторожившись, они немного постояли бок о бок, будто подпускали поближе тьму, пытаясь понять, насколько она опасна, а потом, убедившись, что все в порядке, двинулись по крыше. Окна главной спальни, ванная, гостиная, и вот уже чуть заметный серебристый свет в одном из окон кабинета. Центральные створки имели около метра в ширину и метр двадцать в высоту. Одна из них, с поднятым бронзовым запором, была приоткрыта на полдюйма.
Рейкс распахнул окно, ступил на подоконник, отбросил шторы и вошел в комнату. На миг свет ослепил его, но он быстро освоился.
Вполоборота к нему у телефона стояла Белль, держа в руке трубку. Ее побелевшее лицо застыло от волнения, подкрашенные губы чуть раздвинулись. На столе лежали исписанные листки, овальное серо-белое гипсовое пресс-папье смахивало на умершую планету. Большая ваза с пламенно-алыми азалиями стояла на подставке красного дерева у дубовой двери бункера.
В кабинет влез и Бернерс, задел Рейкса рукою, проходя мимо, чтобы закрыть входную дверь.
Белль положила трубку и кивнула в сторону бункера. Рейкс подошел к нему и встретил Сарлинга с зеленой папкой под мышкой. Он обхватил старика за плечи и, воспользовавшись его замешательством, легонько вытолкнул из дверного проема в комнату.
— Не кричите, вас все равно никто не услышит.
— Вы, разумеется, уже узнали, что здесь непроницаемые стены, — почти равнодушно ответил Сарлинг.
— Я могу даже сказать, какая фирма их возводила и во что это обошлось, — заметил Бернерс. Он взял из рук старика папку и положил на стол.
— Здесь светокопии, — сказала Белль. — Он собирался отвезти их в Лондон, оставить до утра в сейфе компании. Я только что вызвала машину.
Сарлинг, притаившийся у стола, загнанный, но спокойный, взглянул на Белль и, не желая выказать страха, спросил:
— Пока мы говорили… все это время… ты знала, что они на улице?
— Да.
Он пожал плечами, взглянул в глаза Рейксу и сказал со своей ужасной ухмылкой:
— Она хорошо послужила вам. Надеюсь, вы так же хорошо ее вознаградите.
Рейкс вынул из кармана рукавицы и подал их Сарлингу:
— Наденьте.
— Вам нужно открыть еще один бункер?
— Вы же все прекрасно знаете. А поранить палец можно любым острым углом.
— Я уже подумал об этом.
Сарлинг надел рукавицы. Рейкс связал ему руки мягкой пеньковой веревкой, туго, но так, чтобы не перетянуть кожу. На Сарлинге не должно остаться ни синяков, ни ссадин.
Бернерс взял со стола зеленую папку и сказал:
— Она заперта.
— Ключ у меня в правом кармане, — ответил Сарлинг. Рейкс выудил из пиджака ключ и подал Бернерсу.
— Проверьте, есть ли ваше и мое.
Бернерс открыл папку, порылся в конвертах, на каждом из которых стояло чье-то имя.
— Там есть и мое, — вмешалась Белль.
— Они возьмут его себе, — усмехнулся Сарлинг. — Ты просто сменишь хозяев. Все равно не вырвешься.
Бернерс вытащил из папки конверт и подал Белль, даже не взглянув на нее.
— У них будет еще одно твое досье.
— Неужели нельзя по-другому? Энди… — пробормотала она, теребя в руках конверт. — Ведь теперь ты можешь что-то сделать.