Я самый красивый человек в мире
Шрифт:
— Кому?
— Не знаю, я не видел, что там за дверью.
— Может, собака или кошка?
— Знаю, тебе бы хотелось так думать, но…
— Но что? Давай, говори!
— Она послала ему воздушный поцелуй.
— А!
— Да. А потом сказала «Я люблю тебя» и закрыла дверь.
— А…
Так оно и есть. Он живет у нее. Этот парень — не знаю, муж или возлюбленный — живет в ее квартире.
А я… М-да…
Ладно, ничего не поделаешь.
По результатам голосования господин судьяпризнан самым популярным человеком в мире. Люди всей планеты
Это очень приятно.
Обо мне пишут кучу книг, а Люсинда постоянно с кем-то судится, ведь «господин судья» — это торговая марка.
Ее торговая марка.
В последнее время она уговаривает меня написать автобиографию, уверенная, что, каким бы огромным ни был тираж, люди все раскупят. Я бы, конечно, рассказал о своей жизни, но ведь никто не поверит в мое чудесное превращение. Какой тогда смысл писать? Поэтому я сказал Люсинде, что в моей жизни не было ни одного стоящего события. Она объяснила, что самая обычная, банальная жизнь больше всего интересует людей, и наняла писателя, известного тем, что в его романах абсолютно ничего не происходит. Ему хотя бы не придется особо напрягаться, чтобы сочинить правдоподобную биографию. По словам Люсинды, таких писателей сейчас пруд пруди. Ладно, главное — я получу половину прибыли. Меня это вполне устраивает.
Не зная, куда девать деньги, я назначил Адама своим помощником, хотя на самом деле он ничего не делает, а занимается тремя любимыми вещами: ест, смотрит телевизор и играет с Джеком. Услышав, сколько он теперь будет получать за эти занятия, Адам расплакался от счастья. Это действительно огромные деньги, но я зарабатываю раз в десять больше, не считая процентов с продаж, так что…
Я рад за Адама: он сможет наконец вставить выбитые зубы и сам расплачиваться с девочками, вместо того чтобы занимать у меня.
Но это наш маленький секрет.
При желании Адам даже сможет купить себе дом, но он сказал, что предпочитает жить со мной и Джеком.
Честно говоря, я рассчитывал на такой ответ. Мы отлично уживаемся втроем, и нам больше никто не нужен.
Хотя нет, мне нужна Элизабет. Но у нее есть другой.
Такова жизнь.
Вокруг все только и говорят, что о господине судье. Я и не думал, что дело примет такой оборот. Люди искусства и владельцы компаний готовы заплатить целое состояние, лишь бы во время передачи я похвалил их произведение или продукт. Им достаточно одной фразы вроде: «Я попробовал этот пудинг, он невероятно обычный!» или «Я видел этот фильм, он потрясающе банален!». Но я всегда отказываюсь, потому что это нехорошо, это называется подкуп.
И потом, мне и так некуда девать деньги…
Но это еще не так страшно. А вот то, что я вижу в новостях, меня действительно пугает.
Красивым людям сейчас нелегко.
Говорят, им не найти работу. Никто не хочется общаться с ними, их не пускают в некоторые рестораны и на дискотеки. Но это не самое ужасное. Я видел интервью с одним красивым человеком: он лежал на больничной койке весь в гипсе и в синяках.
«Думаю, это была одна большая семья. Они вышли из ресторана, выглядели абсолютно нормально, никакие не хулиганы — обычные люди, кто-то помоложе, кто-то постарше. Внезапно они окружили меня со словами, что теперь моя красота ничего не значит, что я ничем не лучше их и больше не смогу зарабатывать деньги смазливым личиком. Они обвинили меня в том, что красивые люди всегда пользовались своим генетическим преимуществом, но, спасибо господину судье, с этим покончено. А потом принялись нести всякий бред, мол, стоит в компании появиться одному красавчику, как обычных людей туда уже не берут, что раньше на телевидении и в шоу-бизнесе были только такие, как я, а простым людям не было смысла соваться туда. Хотя я всего лишь разносчик пиццы. Затем один из мужчин дал мне пощечину, а женщина закричала:
— Идите сюда, давайте поможем ему стать таким, как все! Разобьем его красивую физиономию!
И они принялись бить меня, в основном по лицу. Я упал на землю и свернулся калачиком, надеясь, что они прекратят, но не тут-то было. Нос и скулы хрустели под ударами. Это продолжалось невыносимо долго, но в конце концов они успокоились. Я осторожно поднял голову. Тут ко мне подошел малыш лет четырех-пяти, не больше, и под одобрительные возгласы взрослых пнул меня ногой в щеку со словами: „Вот тебе, красавчик!“ Не скажу, чтобы было очень больно, но мне стало не по себе».
Честно говоря, я очень волнуюсь. Я ни разу не говорил, что красота — это плохо, и не желаю зла никому, кроме Самого красивого человека в мире, ведь мне до сих пор ненавистна жизнь, которую я вел, будучи им. Думаю, люди меня неправильно поняли.
Будь я до сих пор Самым красивым человеком в мире, я бы точно испугался. Скорее всего, мне пришлось бы прятаться. Впрочем, этим я занимался и раньше, и поэтому мне так надоела та жизнь. Но прятаться от чрезмерной любви — одно дело, а прятаться от всеобщей ненависти — совсем другое.
Я не хочу ни обожания, ни травли. Пусть меня оставят в покое или относятся, как ко всем остальным.
Я хочу жить в свое удовольствие.
Неужели я этого не заслужил?
Мы с Адамом отправились выгуливать Джека, но не успели пройти и десяти метров, как путь нам преградила незнакомая женщина. Она пригласила меня в кафе, предложив выпить по бокалу вина, а потом пойти к ней, но быстро передумала и решила сразу приступить ко второй части. Я вежливо отказался, сказав, что мне не хочется, но она продолжала настаивать. Адам предложил свою кандидатуру, но она накинулась на меня, пытаясь поцеловать. Мне пришлось отбиваться. Тогда, заливаясь слезами, она стала жаловаться на несправедливость жизни и сокрушаться, что недостаточно обычна для меня, хотя потратила месячную зарплату на курсы обычности и создания нового банального образа.
Не прошло и минуты, как меня заметили еще три дамочки и в один голос стали твердить, что я воплощение обычности. Первая предлагала стать женщиной всей моей жизни, вторая хотела выйти за меня замуж, третья обещала родить самых обычных на свете детей, если только я выберу ее. Тогда первая обвинила ее во вранье, выдав, что всего пару месяцев назад она была самой настоящей красавицей, на что та ответила: «Ну, я хотя бы не переделывала нос, чтобы стать менее симпатичной». В результате они подрались, и Адаму пришлось разнимать их.
Он вышел из стычки с расцарапанным лицом.
Самое ужасное, на крики этих истеричек сбежалась куча народу, причем все сошлись во мнении, что я невероятно обычный, и не хотели отпускать.
На меня тут же нахлынули воспоминания. Далеко не самые радужные.
В конце концов я вырвался и убежал. Джек, радостно виляя хвостом, несся за мной, довольный, что в кои-то веки можно размять лапы.
Адам остался разговаривать с людьми. Я недоумевал, зачем ему это нужно. Через полчаса он вернулся с кучей визиток и записок с номерами телефонов. «На всякий случай, мало ли что», — пояснил он и попросил разрешения оставить их себе, если мне они не нужны.