Я - сингуляр

Никитин Юрий Александрович

Она кивнула, усталое лицо не выразило никакого интереса, но из вежливости поинтересовалась:

– Вы что-то продаете? Мы ничего не покупаем.

– Я бывший ученик Евсея Израилевича, – ответил я торопливо, – я уже бывал у него... но это было давно.

Она помолчала, выцветшие светлые глаза рассматривали меня с тем же вниманием, как смотрели бы на поблекшие обои.

– Да, – обронила она холодновато, – это наверняка было давно. Я помогаю ему в хозяйстве вот уже семь лет. Хорошо, заходите.

– Спасибо!

Уже

раскаиваясь, что приехал, я проскользнул мимо нее, за спиной щелкнула автоматическими замками дверь.

Чуда не случилось, Евсей Израилевич полулежит в кресле, до пояса укрыт одеялом, исхудавший, потерявший остатки волос, их и раньше было немного, лицо похоже на печеное яблоко, беззубый рот запал, а под глазами темные, налитые кровью мешки.

Я присел рядом, в груди жалость, сказал тихонько:

– Евсей Израилевич, если спите, не просыпайтесь.

Тяжелые набрякшие веки приподнялись с таким трудом, что я почти ощутил напряжение мускулов. Белки сплошь в полопавшихся кровеносных сосудах, я содрогнулся и стиснул подлокотники кресла.

Бледные губы шелохнулись, я услышал тихий шепот:

– Я мало теперь сплю... Рад тебя видеть, Славик.

– А как я рад, – ответил я искренне, но сердце сжалось, – Евсей Израилевич, вы отдыхайте больше... Сейчас медицина каждый день с открытиями.

Он чуть усмехнулся:

– Да-да, конечно... Но мне уже не успеть. Увы, как бы медицина ни двигалась быстро, я двигаюсь быстрее. Хоть и не встаю из кресла. Что тебя тревожит, Славик?

– Ничего, – ответил я поспешно.

– Не ври. Я всегда видел, кто что и когда задумал.

Я развел руками:

– Да, Евсей Израилевич, вы всегда нас видели насквозь. Мы еще удивлялись, почему вам все понятно, а другие учителя совсем не такие.

– Так в чем твои трудности, Славик? Я же вижу, тебя гнетет нечто более важное, чем как удрать с уроков.

– Евсей Израилевич!

Он проговорил крепнущим голосом:

– Говори. У меня слабые ноги, но голова ясная. Учителя иммунны к болезни Альцгеймера. Никогда не впадают в маразм, запомни. Все потому, что наши мозги постоянно настороже: какую еще пакость задумали эти стервецы?

Я хихикнул, так надо, сказал с неловкостью:

– Да все в порядке. Просто малость не укладываюсь в рамки.

– Какие?

– Не хочу ехать туристом на Кипр, – пояснил я. – Не хочу в Египет. Не хочу в Испанию... Вообще никуда не хочу! А куда хочу, туда, увы, нельзя пока.

Он поинтересовался коротко:

– Куда?

– На Марс, – ответил я. – Через пятнадцать лет там начнут строить постоянную станцию. Через двадцать лет вырастет целый городок. Но когда марсианский песок заскрипит под подошвами сапог таких, как я, никто не скажет...

Он переспросил тихо:

– На Марс?

Я подумал с неловкостью, что это я зациклился на Марсе, надо ли такое рассказывать старому учителю, ответил торопливо:

– Да не столько на Марс, сколько – отсюда!.. Ну достало меня все это: пьянка, жраловка, разговоры о духовности и соборности, бестолковое траханье всех со всеми, Фрейд рулит... Хожу, как идиот: все не нравится, а куда отсюда выпрыгнуть – не соображу. Вот и придумал себе Марс. Его пока еще не засрали... А выпрыгнуть так хочется, что хоть криком кричи!

Он молчал, тяжелые веки медленно опустились. Я выждал, решил, что старый учитель заснул, начал подниматься, сиденье скрипнуло, я вздрогнул, на меня взглянули в упор налитые кровью глаза, совсем не старческие глаза на безумно старом лице.

– Значит, ты...

Он закашлялся, я сказал торопливо:

– Евсей Израилевич, отдыхайте!.. Все в порядке. У меня все будет в порядке. Это так, мелочь.

Он сказал слабым голосом:

– Значит... ты один из тех, кто...

Он замолчал, у меня мелькнула дикая мысль, что скажет какую-нибудь чушь, вроде «избранный», сразу все испортит, но он перевел дыхание, проговорил так же тихо:

– Один из тех, да...

– Каких? – спросил я.

– Новых, – прошептал он. – Кто выпрыгнет... Пришло время. Думаешь, когда Моисей воззвал к тем, кто роптал, и предложил им исход в другой мир, вот так за ним и двинулись? Так написано в упрощенном варианте для простого народа... На самом деле даже из роптавших решился выйти из теплого и благополучного Египта только каждый десятый... Остальные иудеи решили не рисковать и остались, а потом смешались с местным населением.

– Ого, – сказал я, – этого я не знал.

– И потом, – прошептал он, – когда скитались по пустыне, были бунты. Многие уходили... так что в землю обетованную пришла горстка. Не страшись, что один. Ты не один, но вас и не будет много... Ты из тех, у кого есть шанс войти в землю... Ханаанскую...

– В землю, – тупо повторил я, потом сообразил: – Ах да, это куда потом притопали?

– В новый мир, – произнес он чуть окрепшим голосом. – Где все не так, как было в Египте.

Он говорил тихо и, как мне показалось, то ли бредит, то ли все-таки учителя тоже впадают в маразм. При чем тут исход кочевников из Библии и моя жажда побывать на Марсе? Или он Марс принимает за Палестину?

Словно уловив мои мысли, он всегда смотрел в нас, будто в прозрачное стекло, прошептал:

– Это не бред. У меня много свободного времени... И я не ухожу в загулы, так сказать... Я слежу, что происходит. Время Великого Исхода приблизилось, но лишь немногие отважатся покинуть теплый и знакомый мир, чтобы ринуться в пугающую неизвестность. Но уже родились свободные, которые могут войти в мир обетованный. Ты из таких свободных... Мой мальчик, у тебя есть шанс выйти...

Он закрыл глаза, я спросил жадно: