Я сказала правду
Шрифт:
Подошел официант и принял у нас заказ на эспрессо.
– А почему все ваши сестры блондинки, а вы нет? – спросил Адриан, когда официант снова ушел.
– Моя тетя Эвелин уверена, что моим отцом был почтальон, – ответила я. – Но на самом деле я единственная пошла в отца. Каштановые волосы, карие глаза...
– Но ваши глаза совсем не карие, – сказал Адриан и подался вперед, чтобы получше рассмотреть. – Они как карамельный сироп, пронизанный лучами солнца.
Хм, какое милое сравнение, лучше, чем сравнение с янтарем, которое мне иногда доводилось слышать.
– У моей сестры Тины глаза такого же цвета,
– Знаете что? – произнес Адриан и улыбнулся. – Я не хочу больше ни слова слышать о ваших сестрах.
Я готова была поспорить на свой новый договор, что у его братьев не такая очаровательная улыбка, как у него. Улыбка настолько манящая, что хотелось улыбнуться в ответ.
Принесли эспрессо, а потом медленно, но верно подошел к концу и наш бизнес-ланч, о чем я сильно сожалела. Но Адриану нужно было возвращаться в свою кладовку, а мне – ехать к Чарли, которая припасла бутылку шампанского, чтобы отпраздновать мой новый контракт. А перед этим я собиралась нанести визит отцу.
– Я очень приятно провел время, – сказал Адриан, выйдя из ресторана, и странно вытянул руку, так что я не знала, пожать ли ее. И ничего не стала делать.
– Я тоже. – Я вдруг немного смутилась. – Спасибо за приглашение. До свидания.
– До скорого, – произнес Адриан. Не успела я сделать и пары шагов, как он меня
окликнул:
– Подождите!
Я обернулась и выжидательно на него посмотрела.
– Мне кажется... э-э... я подумал, что теперь, когда мы, так сказать, стали партнерами, мы можем называть друг друга по имени, вы не против? – спросил он.
– Хорошо. Хотя Адриан мне нравится больше, чем Грегор... Тем более что я этого вампира назвала Грегором, – немного подумав, добавила я.
– В общем, речь тут больше о том, чтобы перейти на «ты», – проговорил Адриан. – А уж как ты потом будешь меня называть, значения не имеет.
Как только папа меня увидел, на лице его появилось уже знакомое мне каменное выражение.
– Герри, какой сюрприз! Сегодня ведь даже не воскресенье! Проходи, твоя мама ушла играть в бридж. Чай будешь?
– Лулу сказала, что ты хочешь заплатить залог, папа. И я пришла сказать тебе, что не могу принять эти деньги. Хотя очень любезно с твоей стороны было их предложить.
– Это не имеет никакого отношения к любезности. Я уже перечислил деньги.
– Правда, папа. Я сама разберусь. Я всегда справлялась сама.
– Доченька, две недели назад ты пыталась покончить жизнь самоубийством, – заметил
папа. – Я бы не сказал, что ты хорошо справилась.
Я покраснела:
– Да, но не считая этого... Сейчас у меня дела идут очень хорошо. Как раз сегодня я подписала новый договор с «Авророй». Договор, по которому я получаю процент с продаж. Одного только гарантированного гонорара я буду получать двадцать четыре тысячи евро в год.
– То есть, получается по две тысячи в месяц. Это нельзя назвать роскошью. Особенно учитывая, как мало денег ты отчисляешь в пенсионный фонд. По стечению обстоятельств я перечислил на твой счет тоже ровно двадцать четыре тысячи евро.
– Что? Но ведь залог всего-то...
Мой отец поднял руку:
– Ровно такая сумма тебе причитается, – проговорил он. – Надо было давно отдать тебе эти деньги.
– Но я совершенно
Он снова не дал мне договорить:
– Двадцать четыре тысячи евро я заплатил за учебу каждой из твоих сестер. А ты бросила институт в первый же семестр и с тех пор сама себя обеспечиваешь. И будет справедливо, если
ты сейчас получишь эти деньги.
Просто ужасно, но в это мгновение я заплакала:
– Хоть ты и сердишься на меня... Мне так жаль, папа, прости меня. Я не написала тебе прощальное письмо.
Папа сделал такое движение, будто собирался меня обнять, но ограничился лишь тем, что взял меня за руку:
– За эти недели я много передумал о нас и о тебе. И я винил только себя в том, что произошло.
Помнишь свои слова в саду, в чем ты меня обвинила... Это правда: мы никогда тебе не показывали, как сильно тобой гордимся. И я злился, когда ты бросила учебу, потому что ты не менее умная и одаренная, чем твои сестры. Все эти годы я думал, что ты попусту растрачиваешь свою жизнь...
– Но не всем, же быть учительницами и дипломированными переводчицами, – возразила я.
– Это правда, – согласился папа. – И потом, эти твои романы совсем не так уж плохи. Серьезно. Когда я на минуту забыл, что все это навыдумывала моя собственная дочь, я даже увлекся. Ты можешь попытаться написать настоящую книгу.
– Папа...
– Да-да, прости, я не хотел тебя критиковать. Может, тебе написать книгу о молодой женщине, которая решает покончить жизнь самоубийством и пишет всем предсмертные письма?
– Сначала я должна написать тридцать два романа о вампирах. Вампиры сейчас на пике моды.
– Это порадует твою тетю Алексу, – философски заметил папа. – Она ведь тоже одна из них.
В дом скорбящих Талеров,
Хазенакер, 26
Уважаемая госпожа Талер, уважаемый господин Талер!
Позвольте выразить вам свои искренние соболезнования в связи с кончиной вашей дочери Герды. Мы с Герри с пятого класса учились вместе в школе и были очень близки. К сожалению, в последние годы мы потеряли друг друга из виду (я изучала социальную педагогику в Мюнхене, после выпускных экзаменов работала с отстающими в развитии детьми, а потом вышла замуж, переехала жить в большую усадьбу и родила двух детей – Луизу, 4 года, и Фридриха, 1 год), и поэтому я ничего не знала о проблемах Герри.
Ах, если бы только она обратилась ко мне! Я еще в школьные годы столько раз помогала ей справиться с неприятностями. А теперь, к сожалению, слишком поздно, и нам, оставшимся на этом свете, остаются в утешение лишь слова поэта: «Терять человека тяжело, но большим утешением всегда служит тот факт, что его многие любили».
В этот трудный момент я разделяю точку зрения, высказанную Отто фон Лейкснером: «Утешение – это настоящее искусство, и состоит оно зачастую в том, чтобы помолчать, будучи преисполненным любви, и молча посочувствовать» [28] , и мысленно я сейчас с вами.