Я — следователь
Шрифт:
Прошло минут сорок, и, хотя до восхода солнца было еще далеко, я стал более четко различать окружающие меня предметы. Теперь можно было рассмотреть, что крыша дома покрыта железом, а фронтон украшен затейливой деревянной резьбой. Дом был старинный, из тех, что достались Иркутску от старого купеческого города.
Между тем томительное ожидание превращалось в невыносимую пытку. Воображение мое рисовало самые страшные картины, какие только можно себе представить. Во мне все увереннее крепло предположение, что Ванюхин сумел подкараулить Фомина и Костовского и без шума прирезать обоих. Временами я порывался бежать к лестнице, но силой воли подавлял это желание, заставляя себя стоять на месте. Минут через пятьдесят, показавшихся мне вечностью, я увидел, что в воротах появился Савенков. Он сделал
Вдруг где-то вдали прокричал петух, и одновременно с его криком я услышал неясный говор, раздавшийся в глубине чердака, а затем нервный Юркин смех. Сразу же отлегло от сердца и пропали страхи, которые до этого казались обоснованными, реальными. Сейчас они стали просто смешными. Фомин и Костовский больше не таились — значит, все в порядке.
Первым на лестнице появился Юрка. Он приветственно помахал рукой и, опустившись на три ступеньки, остановился. Вслед за Костовским из чердака выглянул Ванюхин. На лестницу он ступил как-то неуклюже, и Юрка поддерживал его, помогая спускаться по ступенькам. И последним появился на крыше Михаил Николаевич. Он приостановился, выпрямился во весь свой небольшой рост, довольно прищурил глаза и несколько секунд смотрел в сторону восхода.
— Благодать-то какая, — громко сказал дядя Миша и быстро начал спускаться вниз.
Когда Костовский, а вслед за ним Ванюхин оказались на земле, я был уже около лестницы и понял причину неуклюжести преступника. Его руки, вытянутые вперед, были скованы наручниками. Хорошо зная нрав Ванюхина, подполковник Фомин продумал и принял необходимые меры безопасности.
Лицо у Ванюхина было в отеках, с нездоровым желтоватым оттенком, а в утреннем свежем воздухе улавливался крепкий запах водочного перегара. Увидев и узнав меня, он небрежно сплюнул и с ненавистью прошепелявил:
— Сопрались корсуны на пир. Саль, что я тебе класа не выресал. — Отсутствие зуба не позволяло ему нормально говорить.
Я хотел ответить ему что-нибудь злое, но в этот момент утренние лучи солнца, брызнув миллионами искорок из-за дальних, но ясно видимых у горизонта синих гор, затопили все ярким ослепительным светом.
— Хотя и прохладно, а денек обещает быть неплохим. — Дядя Миша положил руку на мое плечо. — Ну что же, пошли.
За воротами к нам присоединился Савенков. Пройдя квартал по улице просыпающегося города, мы оказались около ожидавшей нас машины. Костовский и я пожелали идти пешком, а Фомин и Савенков, усадив задержанного между собой, поехали в управление.
— Навести с утра Надю, — сказал Фомин, перед тем как «Волга» тронулась.
— Не пустят.
— Я позвоню, пустят.
Костовский был восхищен предусмотрительностью дяди Миши. Оказывается, когда они забрались на чердак, там стояла непроглядная тьма. Двигаться в кромешной темноте — неминуемо на что-нибудь наткнуться и насторожить преступника. Включить свет — последствия те же самые. И дядя Миша применил фонарик с красным стеклом. Прикрывая его рукой и осторожно передвигаясь в неярком красноватом свете, они наконец натолкнулись на логово Ванюхина. Тот крепко, с храпом, спал, опорожнив накануне вечером не менее бутылки водки. И только когда на него были надеты наручники, Ванюхин сообразил, в чем дело, но было уже поздно.
В то утро я впервые за много дней с радостью поднимался на второй этаж по лестнице, ведущей в приемный покой хирургического отделения. На душе было светло.
8. Последний из могикан
О нем у нас ходили самые противоречивые слухи. Одни считали, что он уже давно завязал, другие — что это опытный, коварный и хитрый карманник. Споры возникали не только среди нас, бригадмильцев, но и среди оперативных работников уголовного розыска. Для споров были основания. Малышка — такая у него была кличка — в трамваях, автобусах и магазинах появлялся довольно редко и не без причин. Он не болтался часами в магазинах, не толкался без дела на остановках, как это делали другие карманные воры. Малышка заходил в магазин, когда ему нужно было что-то купить, садился на трамвай или в автобус,
Карманные кражи имеют свою специфику доказывания. Обычно это тайная кража, о которой потерпевший узнает не сразу, он ее не замечает и если говорит, что около него вертелся какой-то человек, и даже опознает этого человека, доказать кражу будет невозможно: ведь потерпевший не может утверждать, что именно опознанный совершил преступление.
В нашей картотеке Малышка больше числился по той причине, что его знал Михаил Николаевич. В 1944 году Малышка судился за карманную кражу, и в то время Фомину пришлось им заниматься. У дяди Миши сложилось мнение, что Малышка неисправим. Почему у подполковника сложилось такое мнение, он не говорил. Но его убеждение было твердым, непоколебимым, несмотря на то что, освободившись из мест заключения, Малышка после войны окончил институт и сейчас работал старшим инженером в Гипрограде.
Я видел его фотографию: строгое, волевое лицо, твердый, прямой взгляд. Создавалось впечатление о решительном, даже беспощадном человеке. Но встречаться мне лично с Малышкой не приходилось.
...Шли экзамены за восьмой семестр, четвертый год моей учебы. В общежитии мы жили все так же втроем, все в той же комнате. Общежитие стало для нас родным домом. Июль в этом году выдался на удивление теплым, мягким. Тополя отцвели рано, и белоснежный пух кружил в воздухе, попадал на лицо, лез в глаза, застревал в волосах и, наконец, плотным слоем скапливался в углублениях между проезжей частью и тротуарами, где его вечерами поджигали мальчишки, бегавшие наперегонки с огнем. А нам хотелось бродить по затемненным старым улицам, вдыхать прохладный вечерний воздух, перемешанный с запахами еще теплого асфальта, слушать нескончаемый говор сильной реки и мечтать, мечтать, мечтать о будущем. Днем же хотелось на природу, в мягкую прохладу парка, леса, к прозрачно-зеленоватым водам реки. Игорь выбирал для этого часы, но мы с Жорой временем не располагали. Откровенно говоря, в течение года мы кое-что запустили и теперь не отрывались от учебников. Без стипендии ни мне, ни Жоре было нельзя. Игорь подсмеивался над нами:
— Зато всех карманников в городе переловили. Посмотрим, что с вами будет на государственном праве и процессе. Это вам не «уголовка» — осмотр места происшествия, объект, субъект, прямой и косвенный умысел, — это предметы поглубже.
Под «уголовкой» он имел в виду уголовное право и криминалистику. К этим дисциплинам мы питали особую слабость. Игорь же готовился стать адвокатом и потому особое внимание уделял цивильным отраслям права. Часто он представлял себя в зале суда, приосанивался перед зеркалом, кстати и некстати вставлял в свой разговор фразы на латыни. Что и говорить, занимался он целенаправленно, планомерно, устремленно, поэтому в период сессии ему не приходилось и не требовалось, как нам, корпеть над учебниками. Мы же сидели день и ночь, и это позволяло нам сдавать не хуже его. Правда, у нас было твердое правило: в ночь перед экзаменом хорошо выспаться и утром зубрежкой больше не забивать голову, лучше спокойно прогуляться по городу.
Так поступили и в этот раз. Экзамен был назначен на четырнадцать часов, и мы с Жорой по своей бригадмильской привычке с утра решили заглянуть в магазины.
Жора сиял как новенький медный грош. Настроение у него было отменное. По его виду никто бы не мог и подумать, что вчера вечером между ним и Игорем произошла серьезная стычка. Одурев от учебников, мы с Жорой решили побродить вблизи общежития по многочисленным, плохо освещенным переулкам. И в одном из них совсем неожиданно увидели Игоря с Валентиной. Она училась в финансово-экономическом институте и считалась невестой Игоря. По крайней мере, он часто фантазировал о том, как они с Валентиной будут строить семейное счастье после окончания учебы. От его философствований на эту тему Жора морщился, как от зубной боли, и иногда, едва разжимая губы, говорил только одно слово: «Мещанство».