Я — следователь

Москвитин Валерий Андреевич

Корюнов смотрел на меня с недоумением и некоторым беспокойством, а когда подписывал протокол, его сильные, ухватистые, напоминающие механизм какой-то машины руки с толстыми кистями и узловатыми пальцами слегка подрагивали от волнения. По опыту я знаю, что это еще ни о чем не говорит. Беспокойство может возникнуть и руки могут дрожать от предвкушения радостной встречи со свободой. Но все же я отметил, что Корюнова интересует причина изъятия одежды, он не понимал, для чего это понадобилось, но спросить так и не решился. Я перехватил его взгляд, брошенный тайком на свои брюки, куртку и туфли.

Корюнов, совершивший несколько преступлений, имел определенную подготовку и опыт в сокрытии следов. Он наверняка знал, насколько опасными

и неоспоримыми являются такие доказательства, как отпечатки пальцев. Поэтому от него можно было не ожидать подобного подарка следствию. Но он не мог, конечно, и предположить, что кроме видимых на месте происшествия остаются многочисленные невидимые микроследы, возникающие при контактировании с различными предметами. Вся обстановка на месте происшествия свидетельствовала, что злоумышленник садился в кресло, следовательно, произошел взаимный перенос микрочастиц и образование следов-наслоений как на одежде, так и на кресле. Вот для чего с места происшествия была изъята обивка кресла, а у подозреваемого — одежда.

Таких экспертиз в своей практике мне назначать не приходилось. И тем поразительнее, тем эффектнее прозвучал для меня результат. На обивке кресла среди других многочисленных микрочастиц были выявлены наслоения, индивидуальная принадлежность которых совпала с волокнами, входящими в состав куртки и брюк Корюнова, а они были из разного материала. При исследовании же брюк и куртки выявились признаки контакта с материалом, которым было обито кресло.

Более того, в рантах и на подошвах обуви подозреваемого были обнаружены микрочастицы табака и молотого перца — остатки той смеси, которой был обильно посыпан пол в помещении магазина № 5.

И вот Корюнов снова передо мною. Теперь он не так уверен и настойчив в доказании своей правоты, как прежде. Во всей фигуре, выражении лица, глаз, каждой клеточке здорового крупного тела безмолвное настороженное нетерпение: чем новым располагает следователь? Мне знаком этот ожидающий взгляд, он у многих становится одинаковым, взгляд человека, чем-то напоминающий взгляд затравленного животного. Обостренным чутьем он улавливает, что его противник располагает чем-то новым, чем-то важным, весомым и опасным. Спокойствие и вежливость следователя действуют на Корюнова возбуждающе, он чувствует в них угрозу своей безопасности. И не ошибается...

Я не тороплюсь, начинаю наш важный разговор с популярного разъяснения новых достижений криминалистики по исследованию микрочастиц. По умному взгляду вижу, что Корюнову все понятно, в сообразительности ему не откажешь. И тогда я иду на обострение нашего поединка — предъявляю для ознакомления заключения экспертизы. Шевеля губами, он внимательно вчитывается в беспощадные строки и наконец понимает, что иного выхода, кроме чистосердечного признания, для него нет. Здоровый, сильный тридцатипятилетний мужчина на глазах превращается в обессиленного, беспомощного человека, что-то стариковское проглядывает во всем его облике. Но это длится только мгновение, одно небольшое мгновение, которое не заметил бы человек, не искушенный в своем деле. Через секунду Корюнов берет себя в руки и начинает показания слегка насмешливыми словами: «Теперь на месте, где задумал совершить преступление, даже и появиться нельзя». Горькие морщины острыми лучами ложатся на его лоб и разрезают его на несколько частей.

А я знаю, что чистосердечное признание, хотя и дается оно нелегко, — это первый шаг на пути к честной жизни. Раньше таких шагов Корюнов не делал.

Теперь об алиби. Корюнов долгое время готовился к этому преступлению и был глубоко уверен, что, если родные «не подведут» его, успех обеспечен. Он сумел им внушить это накрепко. Но все они просчитались. Корюнову пришлось ответить перед народным судом за хищение государственного имущества, а его родственникам — за дачу ложных показаний.

Я уже считал, что хорошо знаю последние достижения криминалистики и свои

знания сумею с успехом применить в любой ситуации. Но в данном случае мое убеждение было серьезно поколеблено. Следы, которые можно было использовать в качестве улик для изобличения преступников, на месте происшествия отсутствовали. По этому делу подобное произошло вторично. Сначала на месте кражи в кассе побывало столько народу, что при осмотре буквально было не за что зацепиться. А сейчас... На небольшой лужайке, покрытой густой и высокой травой, виднелась едва различимая колея — след колес автомобиля, вскоре теряющийся на каменистой почве. Ни о какой идентификации по их отпечаткам, ни о каком снятии слепков и думать не приходилось, хоть привози сюда машину гипса.

«Безнадежное дело», — мелькнула безрадостная мысль, когда я, в какой уже раз, обходил зеленую лесную поляну, пытаясь найти хотя бы самую тонкую ниточку, самую незначительную зацепку, которую в дальнейшем смогли бы использовать эксперты-трассологи, чтобы распутать этот таинственный клубок. Но конца ниточки не находилось. Я чувствовал, что участвующие в осмотре уже с нетерпением поглядывали на меня: «Что еще нужно следователю?» Ведь, кажется, просмотрен и промерен почти каждый сантиметр обширного участка леса, где был обнаружен зарытый на незначительной глубине сейф, похищенный накануне из кассы близрасположенного совхоза. Злоумышленники так и не смогли его вскрыть. Они надеялись поживиться добычей в дальнейшем. Но как это довольно часто встречается в нашей жизни, им помешали простые честные люди. На странное захоронение наткнулись грибники. Оно заинтересовало их, и сейф был извлечен на свет дневной, как сообщил мне один из свидетелей. Грибники раскапывали и вытаскивали из ямы сейф, нимало не заботясь о сохранении каких-либо следов преступников. В этом плане они оказали мне медвежью услугу.

И все же меня не покидала надежда найти пригодный для идентификации след автомобиля. Колея проходила несколько в стороне от свеженарытой кучи земли, на которой возвышалась многопудовая кубическая глыба сейфа, захватанная многими десятками, если не сотнями рук. Я почти с отвращением отвернулся от нее и, может, уже в десятый раз двинулся по предполагаемому следу автомобиля. И неожиданно чуть не вскрикнул от радости. Наконец-то мои страдания увенчались успехом! Охладив пыл, я сказал себе: «Если оценивать ситуацию без предубеждения, неизвестно, является ли это успехом для дальнейшего расследования?» Но, несомненно, это было кое-что новое... Кора нескольких молодых осинок, стоявших вдоль неясной колеи, была поцарапана, а в некоторых местах сорвана полностью.

«Если это следы от автомобиля, — подумал я, — то должны быть обязательно остатки краски». При самом тщательном осмотре о краске ничто не напоминало. Все же участковый Шалимов по моему указанию спилил осинки, занумеровал их, и все необходимые измерения были занесены в протокол.

Результаты трехнедельного расследования не дали нам никаких существенных фактов, мы ничего не могли сказать о злоумышленниках, хотя возглавляемая мною группа отрабатывала одну версию за другой.

В совхозе более двух сотен автомобилей, и попробуй-ка установи тот, единственный, на котором в злополучную ночь был вывезен сейф на лесную опушку. Нечеткая колея не позволяла специалистам сделать точный вывод даже о марке автомобиля. А в данной ситуации не исключалась также возможность использования автомобиля из другого хозяйства: в районе их десятки, а автомобилей тысячи. Поэтому на криминалистическую экспертизу по последнему осмотру я возлагал особые надежды. Но, увы, они не оправдались. Микрочастиц краски на спиленных деревцах не было. И все же я решил встретиться с экспертами, хотя, откровенно говоря, раньше таких потребностей в моей практике не возникало. Я подробно обрисовал неутешительные итоги расследования, по сути, расписался в своей беспомощности. Но встретил на удивление теплый и заинтересованный прием.