Я слушаю детство
Шрифт:
Как и ко всему прочему в доме, Минька давно привык и к этим часам с помутневшими, осыпавшимися цифрами. Деревянный, с витыми колонками ящик подточил шашель, отвалился и потерялся крючок у дверцы.
При этих часах Минька родился, при них он растет. И его мать тоже родилась и выросла под шагание их маятника.
Дед никому не разрешает прикасаться к часам.
Раз в десять дней, взобравшись на табурет, заводит ключом, у которого на ушке жар-птица, ходовую пружину и бой.
Часы,
Ну конечно! Вот так всегда случается когда ждешь-ждешь, чтобы узнать, который час, а тебе бом, один удар - половина. А чего половина? Пятого? Шестого? Седьмого?
– Минька!
– тихо окликает бабушка.
– Что?
– А не время тебе собираться?
Минька сбрасывает простыню и садится.
Половина седьмого! Пора! Скоро Ватя зайдет.
Бабушка поднимается вместе с Минькой, хотя он и говорит, что не надо - вскипятит чайник и без нее.
Но бабушка хочет сделать все сама.
Минька умывается из большой дубовой кадушки, похлопывая себя ладонями по груди и плечам: тогда кровь приливает к телу и не чувствуется холода колодезной воды.
Бабушка возится с чаем.
Минька накинул рубашку, пригладил гребешком волосы, приготовился сесть к столу.
Его подозвал Борис. Он тоже проснулся.
– Минька, ты про Курлат-Саккала слышал?
– Слышал. Ватя сказал.
– Боишься?
– Боюсь.
– Не надо. Не бойся.
– А как он поймает меня где-нибудь одного?
– Его самого милиция ловит. Да и на кой ты ему, стригунок, нужен! Вот если бы отец твой был здесь, тогда иной разговор. Смело бегай, гуляй.
Накормив Миньку, бабушка дала ему с собой завтрак - пирожки с вязигой.
Стук в окно. Это Ватя.
Минька подхватывает сверток с завтраком и выбегает на улицу. У Вати тоже сверток.
Ватя босой, брюки подвернуты, волосы после подушки торчком.
– Аллюр три креста. Опаздываем!
Минька и Ватя поспешно зашагали по пустынным улицам.
Изредка попадались маленькие пацанята, которые гнали в стадо коз.
– А твоя коза?
– спросил у Вати Минька.
– Сама дойдет.
– А если не захочет?
– Пусть попробует! Я ей наперед выдал в лоб два щелчка.
Минька и Ватя взбираются на Цыплячьи Горки переулками с желтыми заборами из ракушечника, усеянными поверху осколками бутылочного стекла. В ракушечнике поблескивают капельки ночной влаги, еще не высушенной солнцем.
На перекрестках - круглые каменные тумбы для афиш, вколоченные в землю рельсы - коновязи, пустоши с высоченными колючками, в которых в полдень зной и сухость.
Вскоре приятели оказались на окраине Бахчи-Эли, где были плантации чайной розы.
Вошли в дощатые ворота, поднялись по ступенькам в контору. В большой комнате скопилось уже много ребят. Бригадиры проверяли своих, выкликая по фамилии, и раздавали полотняные торбы с лямками.
Ватя и Минька протолкались к Гопляку.
– Пришел, значит?
– сказал Гопляк.
– Значит, пришел, - ответил Минька.
– Получай.
– И Гопляк подал Миньке торбу с лямкой.
Минька взял торбу и, как показал ему Ватя, надел через плечо.
Неожиданно Минька почувствовал, что кто-то тронул его за рукав. Он обернулся.
Перед ним стояла Аксюша в коротеньком сатиновом платье и в косыночке, повязанной рожками.
– Ну!
– сказала Аксюша.
– Что?
– Ну почему ты молчишь?
Минька и сам подумал, почему он молчит и стоит балда балдой, когда надо сказать Аксюше что-нибудь самое дружеское.
Перед Минькой вынырнул Кеца и, схватив за пуговицу на рубашке, спросил:
– Чья пуговица?
– Моя, - машинально ответил Минька.
– Тогда, - на, возьми ее!
– И Кеца, оторвав пуговицу, сунул Миньке в руку.
Минька едва не задохнулся от злости. Кинулся было на Кецу, но Кеца скрылся в толпе ребят.
– Не обращай внимания, - спокойно сказала Аксюша, - он дурак. А пуговицу я тебе пришью.
Раздалась команда строиться по бригадам.
– Побежали к своим!
– сказала Аксюша и, притронувшись пальцем к Минькиной щеке, засмеялась.
– Ой и сердитый ты! Сейчас зашипишь, как сковородка.
Кусты на плантациях были высажены длинными рядами.
Ватя и Минька выбрали себе ряд, где розы погуще. Минька должен был собирать лепестки по одной стороне кустов, Ватя - по другой.
Они положили завтраки на землю, прикрыли ветками и приступили к работе. Минька быстро наловчился обрывать лепестки, складывать в торбу. Старался не оставлять на цветках обрывков, или, как говорил агроном плантации, лохмотьев. Вначале Ватя ушел вперед, но подождал Миньку, и тогда они начали работать рука в руку.
Пройдя первый ряд, заступили на второй.
По соседству собирали цветы Гопляк с Аксюшей.
– Вызываем!
– сказал Ватя.
– Принимаем вызов!
– ответила Аксюша.
Гопляк, обыкновенно нерасторопный и вялый, заработал сноровисто и проворно.
Никто не переговаривался, чтобы не терять времени.
Лепестки в торбах пришлось уминать: они не помещались и вываливались.
Минька в кровь оцарапал колючкой ладонь, но останавливаться, чтобы заклеить листиком ранку, было некогда.
Аксюша и Гопляк и без того уже обгоняли и, не скрывая, громко торжествовали победу.