Я тебе верю
Шрифт:
Алексей и Юля так долго, каждый по своим причинам, сдерживали свои чувства, что сейчас оба ощутили, словно рухнул некий барьер между ними. Ему казалось, будто в глубине души его молодой жены бьет неисчерпаемый чистый, живительный ключ, он открывал в ней новые стороны и черточки, замечал, как ее слегка элегическая трепетность неожиданно стала оборачиваться ярким, страстным темпераментом, как бесконечно любимая им Юлечка, так рано познавшая и первую любовь, и материнство, и горе, только сейчас, у него на глазах, высвобождается из сковавшего ее кокона, становясь настоящей женщиной, мудрой, любящей, чувственной. Весь его предыдущий опыт общения с женщинами ни к чему подобному его не подготовил, с ней все было неожиданно, неизведанно и потому прекрасно.
Сколько раз Юля слушала слова Алексея и матери о том, что прошлое остается в прошлом, что жизнь продолжается и прежнее чувство не должно и не может убить новую любовь. Слушала, но не слышала, ибо не верила, не могла поверить, что так может быть, и хоронила в себе живые ростки, что упорно пробивались в ее сердце. Но с Алексеем она познала справедливость этих слов. Если до этого ее одолевал страх, что каждый миг она будет во власти искушения сравнивать настоящее с прошлым, что Нику незримо станет напоминать о себе, об их любви, то сейчас она всем своим существом почувствовала обновление, словно не просто переехала из одного города в другой, а начала новую жизнь на другой планете, в другом мире, и не было ни мучительного чувства вины, ни ложного стыда, ни раскаяния, чего она ждала и боялась.
И самое главное, самое важное, что случилось в их жизни, было неожиданное, безоговорочное, уверенное и никем не предусмотренное приятие ребенком Алексея как своего отца. Они даже не сразу до конца осознали роль маленького Нику в их судьбе.
Когда все процедуры по усыновлению мальчика были закончены и в документах появилась запись о новом москвиче Николае Алексеевиче Пастухове, Алексей подумал, что когда-то давно с ним произошло то же самое, о чем он узнал лишь годы спустя, и эта общая страница в их с Нику биографиях особенно сблизила его с сыном.
Лариса, так и не дождавшись звонка Жана, попробовала сама отыскать его. Она знала, что живет он в студенческом общежитии МГУ, в комнате для аспирантов, но никогда там не бывала – они несколько раз встречались в пустующей квартире его русского друга, который уехал по обмену во Францию, оставив Жану ключи. Как-то Лариса спросила его, почему он продолжает жить в общаге, а не здесь, где и комфорта больше, и сам себе хозяин. Он объяснил, что во-первых, в МГУ у него никаких хозяйственных забот нет – комнаты регулярно убирают, белье меняют, а в столовой вполне сносно кормят, за квартирой же требуется уход, уборка, кроме того, придется самому покупать продукты и готовить. И еще одну причину он назвал: у вас, сказал он, сразу же настучат, что я не живу в общежитии, и тогда я могу вовсе потерять свое место. И это была абсолютная правда, потому что Жан вообще не имел никакого отношения к МГУ и, соответственно, права проживать в чужом общежитии, но поскольку там было значительно лучше благоустроено, нежели в общежитии ВГИКа, то по специальной просьбе посольства Франции и договоренности с администрацией общежития для него сделали исключение.
Теперь следовало каким-то образом либо дозвониться до общежития, либо просто приехать туда. Все оказалось сложнее, чем она предполагала, потому что ни номера комнаты, из которой нужно было вызвать Жана, ни фамилии его она не знала. Потратив на бесполезные звонки уйму времени, Лариса бросила эту затею и решила сама ехать на Воробьевы горы. Но когда она попробовала пройти проходную, оказалось, что и здесь необходимо знать те же данные, которые у нее спрашивали по телефону, к тому же пройти в корпус разрешалось только по персональному письменному приглашению, которое жилец обязан был выписать с указанием фамилии гостя и оставить на проходной. Так несолоно хлебавши она вернулась домой и, прождав еще несколько дней его звонка, поняла бесполезность своих надежд и махнула рукой.
Дома продолжался кошмар…
Наконец сестра родила мальчика, и вдруг все закрутилось, завертелось, неожиданно изменив создавшуюся ситуацию. Как выяснилось, любовник Лили всю жизнь мечтал иметь сына, но его жена, родив двух дочерей, по неизвестным причинам более не беременела. Так вот, узнав, что у него родился сын, он тотчас ушел от жены, снял в центре прекрасную двухкомнатную квартиру, завез туда все необходимое для ребенка и молодой мамы и сам поехал в роддом забирать «и царицу, и приплод».
Александра Вадимовна так обрадовалась этому обстоятельству, что даже не поехала к дочери, чтобы взглянуть на внука. Слава Богу, сказала она Ларисе, что все устроилось наилучшим образом, а то жизни никакой бы не было ни мне, ни тебе. Только когда Лиля немного оправилась после родов и приехала за своими вещами вместе с ребенком, сестра и мать впервые увидели младенца. Шеф ждал ее в машине, а шофер такси поднялся, чтобы помочь забрать вещи. Лиля успела сообщить, что шеф разводится с женой и собирается жениться на ней, а ребенка уже записал на свою фамилию. В это время малыш заплакал, и Лиля положила его на кровать матери, чтобы перепеленать. Александра Вадимовна недовольно поморщилась.
– Я думаю, лучше это сделать на столе, Лиля.
– Почему на столе? Мне здесь удобно, – она склонилась над младенцем, развернула драгоценный сверток, вытащила мокрую пеленку, бросила на пол, обратилась к Ларисе: – Подай, пожалуйста, мою сумку.
Лариса передала ей сумку, Лиля вытащила оттуда сухую пеленку, быстро и очень ловко для молодой, еще неопытной мамаши спеленала младенца, выпрямилась, взглянула на мать и на сестру и рассмеялась:
– Глядя на вас, можно подумать, что я не ребенка пеленаю, а обезвреживаю бомбу. Ну что вы так напряглись? Мама, тебе-то эта процедура должна быть знакома, разве не так?
– Это все в прошлом, я была тогда молода…
– А я в настоящем и тоже молода, – с вызовом произнесла Лиля. – Ладно, расслабьтесь, мы уезжаем…
Лариса видела в окне, как машина отъехала от подъезда.
– Мама, а ведь ты даже не дотронулась до своего внука. Тебе не хотелось взять его на руки?
– Не говори глупостей, при чем здесь это! – Александра Вадимовна двумя пальцами брезгливо подняла с пола мокрую пеленку, отнесла на кухню, бросила в мусорное ведро, вымыла руки, вернулась в комнату, тщательно расправила покрывало на кровати.
– Лариса, протри пол в этом месте, пожалуйста, – обратилась она к дочери и стала прибирать в шкафу, откуда Лиля извлекла свои вещи.
Так, словно по мановению волшебной палочки, был разрешен квартирный вопрос семьи Киселевых.
Весь вечер Лариса не могла сосредоточиться над книгой, читала, не вникая в текст, перечитывала по два-три раза каждый абзац, пока не поняла, что ничего из этого не выйдет – в голове крутились назойливые мысли, а перед глазами стояла картина склонившейся над младенцем сестры. Она с досадой захлопнула книгу, включила телевизор, но минут через пять выключила, так и не поняв, о чем так оживленно беседует ведущая с молодым человеком, который через каждые несколько слов повторяет: «то есть». «Что – то? И что – есть?» – подумала она с раздражением. Почему, черт возьми, выпускают на экран этих косноязычных приматов? Впрочем, какое ей до этого дело… Ее не покидала мысль о судьбе Лили. Как могло случиться, что у этой «неудачной девочки», как называла ее мать в разговорах со своими подругами, которую природа обделила и красотой, и способностями, отчего она вечно завидовала Ларисе, вдруг все так удачно сложилось? Соблазнить и увести от жены, от двоих взрослых детей закоренелого семьянина, родить ребенка, женить на себе! Как, чем могла эта дурнушка прельстить его? И тут подумалось, что Лилька к тому же заметно похорошела: в лице появилась несвойственная ей мягкость, легкая тень снисходительной улыбки довольной жизнью женщины, и движения ее, когда она пеленала малыша, были пластичными, уверенными. А ведь еще с детства Ларису все считали красавицей, в шутку иногда говорили: «Вот вырастет – отбоя от женихов не будет, просто смерть мужчинам!» Только в жизни все обернулось совсем по-другому. Когда коллеги в клинике недоумевали, почему она не выходит замуж, Лариса, пожимая плечами, отвечала с улыбкой: «Не берут меня замуж». Окружающие воспринимали это как кокетство или шутку, в глубине души не сомневаясь, что она слишком разборчива и наверняка ждет принца, впрочем, все считали, что она по праву может претендовать на принца – с такой-то внешностью!