Я тебя уничтожу
Шрифт:
Казалось, мое тело стало одной большой раной, боль, зародившаяся в брюшной полости, начала распространяться по всему организму, и я была благодарна ей за то, что она выдергивает меня из этой реальности. Но эти выродки все равно возвращали меня обратно, обливая холодной водой, заставляя принимать их отростки в рот, закрывая мне нос, пока я не начинала задыхаться и двигались в моем горле, вызывая рвоту.
Меня перевернули на живот, придавливая лицом в грязную ткань дивана, раздирая анус, но я уже не была в состоянии плакать, почти не ощущала своего тела, лишь уставилась в одну точку, потеряв счет времени и грязным животным, которые были во мне.
Я не знаю, в какой момент они насытились,
– Как думаешь, посмотрит на тебя Самгин, узнав, сколько мужиков тебя сегодня поимело? – смеется Денис, но меня в данный момент вовсе не интересует ответ на этот вопрос, потому что мне уже жить не хочется.
– Пошел на *уй, – отвечаю ему, думая, что хуже все равно уже быть не может.
– Какие мы смелые! – продолжает подонок. – А теперь представь, что станет с твоим сыном, если он попадет в мои руки. А если вздумаешь рассказать муженьку, то мы еще скорее его устраним, а потом возьмемся и за вас.
Ярость, зародившаяся в моем теле при упоминании о моем ребенке, придала мне сил, которые, казалось, полностью покинули меня, и я набросилась на Дениса, желая выколоть глаза, но ему удалось зафиксировать мои руки и придавить к полу, на котором я оказалась.
– Слушай меня, сука, и тогда с твоим выблядком ничего не случится, а ослушаешься – можешь додумать сама, что с ним будет. И... нет, его не сразу убьют, с ним сделают кое-что похуже. А муж твой теперь ни к кому спиной повернуться не может, любой способен подобраться к вашему сыну, так что, если ослушаешься, после меня будешь получать его обратно по частям.
Через десять минут, объяснив, что от меня требуется, чтобы получить Клима, он оставил меня одну в этой грязной конуре истекать собственной кровью, и я поняла, что если сейчас не поднимусь, то просто сдохну тут и никто не защитит моего ребенка, никто не поможет. Только эта мысль помогла мне одеться и выйти на безлюдную улицу.
Брезжил рассвет, и дойдя до дороги в штанах, насквозь пропитанных моей кровью, я наткнулась на какого-то сердобольного старичка, который, причитая и ужасаясь, отвез меня в больницу. Засунув врачу, сразу сообразившей, что со мной случилось, деньги, чтобы она не додумалась вызывать милицию, отключилась, почувствовав под собой больничную койку, придя в себя только в середине следующего дня.
Казалось, что сна не было, тело по-прежнему адски болело, а ощущение того, что меня поломали, лишь усиливалось по мере того, как ко мне приходило осознание всего произошедшего. Я свернулась калачикам, подтянув к себе ноги, утыкаясь мокрым от слез лицом в подушку и не обращая внимания на других товарок по палате. Врач осмотрела меня с жалостливым видом, и присев на край моей больничной койки, сжала аккуратно мою руку, с жегшим безымянный палец золотым кольцом.
– Мне очень жаль! Не знаю, в курсе вы или нет, у вас была десятая неделя беременности, и выкидыш произошел еще до того, как вас доставили к нам, – тихо произносит доктор, и я захожусь в новых рыданиях, испытывая нескончаемую черную бездну отчаяния.
Я не могла вернуться домой в таком виде и показаться сыну, да и врач не отпускал, поэтому еще некоторое время пролежала в больнице, сумев к вечеру того дня дозвониться домой, попросив соседку побыть с ребенком до моего возвращения. Она сказала, что к нам никто не приходил и мой муж тоже не возвращался домой. Апатия была так сильна, что меня даже мало интересовало, жив он или мертв, но если вспомнить диалог с Черным, то я не сомневалась, что все-таки жив.
Мы почти одновременно покинули больничные стены, находясь в разных медицинских учреждениях. Мысль о том, что он может ко мне прикоснуться, вызывала ужас, я шарахалась от него, а он не мог понять, что происходит, сделав соответствующие умозаключения уже после того, как узнал о моем сексе со своим врагом, решив, что все то время, пока я находилась на лечении, сминала простыни на его постели.
До моего скудного умишка не сразу дошло, почему Денису так требовалось, чтобы я переспала с Торфянниковым, и только потом поняла, что так они хотели подставить Франка под пули. Конечно, он ринулся очищать свою запятнанную гангстерскую честь, а это возможно только пустив кровь обидчику.
– Когда мы расправимся с Франком, можешь забирать вашего отпрыска и уебывать, – сказал Черный фразу, ради которой я пыталась жить все последующее время.
Весь предательский план заключался в том, что люди Торфянникова могли убить Франка еще до того, как он подобрался бы к своему врагу, но он всегда был везучим сукиным сыном и каким-то образом сумел выжить. И не просто выжить, а еще и избежать уголовного преследования, несмотря на гору трупов, которую оставил за собой. А позже я не могла понять, почему Черный не убрал его, по какой причине у него этого не получилось, почему сам Самгин его не уничтожил, как не вычислил того, кто предал его, ведь я знала: почти все остальные его люди погибли в период тех событий.
Поднимаю на Самгина сухие глаза (мои слезы за пережитую боль давно иссякли), изучая его белое, как полотно, лицо.
– Не знаю, как ты выжил, – произношу, слыша переполняющий мой голос цинизм, – хотя видит Бог, я ждала вести о твоей смерти, но, так её и не получив, не смогла забрать у тебя ребенка. Так как вы оба остались живы, Денис бы не успокоился, зная, что я могу тебе во всем признаться, и я понимала, что моя жизнь будет под угрозой, но и к тебе я вернуться тогда тоже уже не могла, да и не хотела – слишком глубоко мне ранили душу. Предугадывая его желание меня убрать, поставила его в известность о том, что в случае моей смерти ты первый узнаешь всю правду, и мы договорились, что пока я не приближаюсь к тебе, все будут в безопасности.
Рассказывая, не могла смотреть на него, но теперь вижу, что его глаза полны каких-то нечеловеческих эмоций, которые даже я не могу распознать. Он сидит, не двигаясь, молча уставившись на меня.
– Ты поверила в то, что я мог бы отдать тебя им? – спрашивает он севшим голосом, а я все никак не могу понять, что сейчас с ним происходит и как он воспринял мой рассказ. Самгин всегда был потрясающим игроком в покер, способным обвести всех вокруг пальца, пряча истинные эмоции, поэтому сейчас он в равной степени мог бы обвинить меня во лжи или посыпать голову пеплом за свои промахи.
– Нет, – отрицаю я, глядя в его глаза, умалчивая, что на доли секунд этот страх все же овладевал мной тогда, лишая сил жить и сопротивляться, но недостаточно для того, чтобы сломить меня окончательно, как того хотел Черный.
В Самгине будто что-то надламывается, прорывая плотину и я наблюдаю, как ударная волна эмоций захлестывает его: он судорожно запускает пальцы в волосы, уставившись в стол, пытаясь отдышаться. Я вижу, как через несколько долгих минут костяшки пальцев белеют, когда он опускает сжатые кулаки на стол и поднимает на меня глаза.