Я тебя уничтожу
Шрифт:
Останавливаюсь, изучая грубой кожей ремня следы на ягодицах, и опускаюсь им в расщелину между её ног. Теперь она уже призывно вертит задом, непонятно, осознанно или инстинктивно, зарождая в моём теле волны возбуждения, замешанные на ослепляющей ревности, ненависти и любви. Убираю ремень, думая о том, что наказывать её ладонью мне будет куда приятнее. Но, прикасаясь к Сониной кожи, я уже не в силах удержать себя от того, чтобы повторить последний путь ремня, проводя пальцами по красным отметинам, охлаждая причиненную боль. Очерчиваю кружево трусиков, опускаясь к промежности и замечая
Отрываю руки от её кожи и, убираю за спину, упираясь ими в кровать. Соня, почувствовав свободу, отползает и перекатывается на спину, смотря на меня из-под упавших на лицо волос заплаканными глазами. Должно быть, не такой она представляла себе первую брачную ночь с очередным счетом в банке. Я смотрю на неё тяжелым взглядом, и она отвечает мне тем, что скользит глазами от моего раненого виска к белой рубашке, заляпанной кровью, останавливаясь на выпирающем под брюками бугре, и сглатывает слюну.
– Иди ко мне, – слышу свой собственный низкий и хриплый голос.
Соня, словно в трансе, опускает ноги, все еще облаченные в телесные чулки и белые туфли, на мягкий ковер, обходит кровать, останавливаясь передо мной, и грациозно опускается на колени. Блядский взгляд темных глаз прикован ко мне, пока она расправляется с застежкой брюк, добираясь до члена. Моя бывшая женщина обхватывает губами головку полового органа, порхая по ней языком и вбирает его глубоко в себя, как заправская шлюха, какой она и является. Её минет влажный, горячий, как и рот, в который она принимает меня. Соня удерживает мой взгляд, заставляя оставаться в этой реальности, где она шлюха и вовсе не моя, как бы мне этого не хотелось.
Оставляя меня на пике, она поднимается и становится между моих разведенных ног, разглядывая меня с высоты своих каблуков.
– Возьми меня, Самгин.
Стаскиваю с неё это отвратительное белье, не способное сделать её хоть капельку невинной, жадно приникая к темному тугому соску. Целую её кожу, лижу, кусаю, оставляя следы себя на её теле, вспоминая её вкус и упоительный запах. Больно сжимаю ягодицы и усаживаю на свой член, и ей нравится моя грубость, я вижу это по хмельным от удовольствия глазам, по улыбке, которая змеится на губах, пока она скачет на мне. Соня обхватывает ладонями моё лицо и проводит языком по кровавой дорожке, оставленной на щеке, зализывая нанесенную ей рану.
– Никого так не хотела убить, как тебя, Самгин, – со стоном признаётся она.
Придерживая её, переворачиваю на спину, оказываясь сверху. Смотрю на неё, упираясь руками по обе стороны от ее головы, совершая плавные толчки, растягивая удовольствие, почти покидая её тело и возвращаясь в него обратно.
– И я тебя больше всех на свете хочу уничтожить, – сквозь зубы отвечаю на её признание. Она изо всех сил обнимает меня своими тонкими руками, обхватывая ногами торс, словно желая глубже ощутить меня в себе.
– Ты предохраняешься? – спрашиваю, вспоминая, что без презерватива.
– Я больше не могу иметь детей, – тихо шепчет она мне на ухо, едва не заставляя меня остановиться от такой новости.
Когда кончаю в неё, она еще сильнее прижимается ко мне, поглаживая меня по голове, будто успокаивая норовистого жеребца, но каждая её ласка кажется неуместной, лишней в нашем соитии. Я убираю её руки с себя и поднимаюсь с кровати, не предоставив себе передышки, начинаю приводить одежду в порядок.
Соня наблюдает за мной, подобрав под себя ноги, не стесняясь своей наготы.
– Ты же знаешь, что таких сук, как я, нужно стерилизовать, – отвечает она на мой не произнесенный вслух вопрос о детях.
Самгин никогда никого не прощал, и если убивать за меня он перестал, то спустя годы прибег к использованию иных методов мести. Каждый из моих мужей в тот или иной период времени начинал терпеть неудачи в бизнесе, и я не сомневалась, что именно Анатолий приложил к этому руку.
Казалось бы, я должна злиться, впадать в ярость от того, что он разорял мою новую семью, вытряхивая из моего гнезда всё его содержимое, но каждый раз, узнавая о его вмешательстве в свою жизнь, я испытывала болезненное ликование от осознания, что всё еще не безразлична ему. Слушала сплетни заклятых подруг о нем, смотрела его фотографии с очередной пассией, сгорала от ревности и ненависти к нему и успокаивалась, когда муж шел ко дну.
Значит, помнит меня. Значит, я все еще не безразлична ему.
Лежа ночами с очередным опостылевшим мне телом, я вспоминала его руки, его губы и запах, его нежность и грубость, боясь даже самой себе признаться, какую огромную ошибку совершила. Но назад уже ничего не вернуть, такие, как Самгин, не прощают. Смог бы он быть со мной тогда, узнав всю правду, смог бы с тем же желанием смотреть на меня или испытывал бы куда большую брезгливость? Он не простит предательства.
Мне ничего не оставалось, как всю жизнь убеждать себя в том, что я поступила правильно.
И, увидев, каким вырос мой мальчик, я поняла, что, вероятно, не так уж и далека была от истины. Когда я получила от него приглашение на встречу, то не могла поверить собственным глазам, казалось, это лишь какая-то дикая, жестокая шутка. Клим никогда не искал со мной встреч, и если мы случайно где-то пересекались, не подавал вида, что мы имеем друг к другу какое-либо отношение.
Прощения у него просить было слишком поздно. Я видела в его глазах ту же непробиваемую стену отчуждения, что и у отца. Даже если я упаду к его ногам и вытащу сердце из груди, предлагая ему, это ничего не изменит, поэтому мне оставалось только натянуть на себя привычную броню холодной стервы и держать оборону, чтобы не расклеиться перед ним.