Я убил Степана Бандеру
Шрифт:
…Утром 13 сентября 1939 года привычный, десятилетиями сложившийся распорядок дня в Берестской тюрьме был нарушен… тишиной. Ни грозного бряцания ключников, ни чавканья замков в открывающихся-закрывающихся металлических дверях камер, ни отрывистых команд охранников: «На выход! Руки за спину! Лицом к стене!..» – мёртвая тишина. Зэкам стало страшно.
Но потом даже сюда, в подземные каменные клетки, стали доноситься мощные раскаты далёкой канонады. Немцы, – догадаться было несложно. Тюремщики в панике разбежались, и хозяевами положения стали заключённые. Да здравствует свобода!..
Выбравшись из тюрьмы, Бандера вместе с несколькими товарищами окольными путями, пешком несколько дней добирался до Львова. Новая внешнеполитическая обстановка требовала срочно скорректировать все многажды продуманные, выношенные в одиночной камере планы действий и соотнести их с тем, что происходит сегодня на украинских землях. «Инкогнито в храме Св. Юра побывал Проводник КЭ ОУН на ЗУЗ Степан Бандера, – записывал в своих дневниках боевик Роман Малащук. – Он вызывал нас на беседы и совещания относительно текущей ситуации и – что делать дальше?..»
Только во Львове Бандере довелось побыть совсем недолго, лишь две недели. В городе уже вовсю хозяйничали «советцкие найманцы»,
Обострившийся в тюрьме ревматизм не давал покоя. И опять-таки товарищи настояли на срочном лечении, отправив Бандеру в словацкое курортное местечко Пищаны. Вскоре туда же прибыли для поправки здоровья три десятка вчерашних политзаключенных. Но время поджимало, и медицинские процедуры пришлось перемежать с многочасовыми совещаниями, консультациями, выработкой стратегии. Единомышленники жарко спорили, обсуждая ситуацию в Европе, которая менялась с каждым днём. Никто не сомневался, что, поставив на колени Польшу, Гитлер пойдёт войной дальше, на восток. Хлебом-солью или винтовками со штыками должна встречать его ОУН?
Впоследствии на Нюрнбергском процессе один из высших чинов абвера, генерал Эрвин Штольц показывал: «После окончания войны с Польшей Германия усиленно готовилась к агрессии против Советского Союза. С этой целью по линии абвера предпринимались шаги по активизации подрывной деятельности, так как меры, которые осуществлялись с участием Андрея Мельника (Консул-1) и другой агентуры, представлялись недостаточными. Для этого был завербован известный… националист Степан Бандера (Серый). Кто вербовал Бандеру, я не помню, но на связи он находился со мной. Выполняя приказ относительно разворачивания диверсионно-подрывной работы на территории СССР, я лично связался с украинскими националистами… Были даны указания их руководителям, нашим агентам Мельнику и Бандере по подрыву прифронтового тыла советских войск путём организации провокационных выступлений, чтобы убедить международное сообщество в так называемой деморализации советского тыла в целом…»
Более года понадобилось руководителям Организации, чтобы подготовить и окончательно отшлифовать Манифест ОУН, обнародованный в декабре 1940 года.
«Мы, украинцы, поднимаем знамя борьбы за свободу народов и человека. Боремся за освобождение украинского народа и всех угнетённых Москвой народов. Призываем революционеров всех угнетённых Москвой народов к общей борьбе и сотрудничеству с украинскими революционерами-националистами. И только посредством полного развала московской империи и путём Украинской Национальной Революции и вооружённых восстаний всех порабощённых народов построим Украинское государство и освободим угнетённые Москвой народы. Восстанет Украина и развеет тьму неволи!»
Одновременно принимается текст торжественной присяги членов ОУН:
«Присягаю и обязуюсь перед Богом, перед украинским народом – перед собственным сознанием как член Революционной ОУН – всегда и везде работать и бороться за Украинскую Самостоятельную Соборную Державу, за осуществление идей и программ ОУН для добра и величия Украины, украинского народа, человека, а через это – для добра всего человечества.
Присягаю в этом труде и борьбе отдать все свои силы во имя этого, а при необходимости и свою жизнь. Обязуюсь точно и по совести исполнять все обязанности члена ОУН и выполнять все её приказы и поручения. Так помоги мне, Господи!»
Наивно рассчитывая на бескорыстную помощь Гитлера в обретении Украиной независимости, вожаки ОУН без устали твердили о будущем государственном обустройстве ещё не существующей державы: «Формой государственной власти должна быть политико-милитаристская диктатура ОУН. Наша власть должна быть страшной… Ни один приговор не обжалуется, а исполняется сразу же. Кодексом является собственная националистическая совесть…»В Кракове Степан Андреевич параллельно с «делами державными» устраивает и свою собственную судьбу, близко сойдясь с Ярославой Опаривской. Вполне возможно, что поводом для сближения стали общие впечатления от учёбы во Львовской политехнике, где Ярослава в своё время также постигала агротехнические науки. Правда, чуть позже Бандеры.
Несмотря на то что Ярослава была дочерью полкового священника (погибшего во время мировой войны), она слыла девушкой вольнолюбивой и отчаянной. Весной 1939 года она даже была задержана полицией с группой студентов за организацию уличных шествий и волнений.
После капитуляции Польши Ярослава из Львова перебралась в Краков, где и произошла встреча с Бандерой.
Свадьбу молодые отметили скромно и тихо. Об изменениях в семейном положении Бандеры узнали лишь близкие. О медовом месяце и речи, конечно, не было. «Не до того сейчас, Слава, розумиешь?..» («…понимаешь?..») – «Авжеж!» («Разумеется!») – может быть, именно таким был семейный диалог на эту тему. Выбирая невесту, Бандера не мог игнорировать «Правила жизни украинского националиста», а именно пункт 39, который гласил: «Почитай женщин, которые должны стать Тебе товарищами по духу, идеям и действиям…» Следующее правило наставляло: «Цени высоко материнство, как источник продолжения жизни. Из Твоей семьи создай ковчег чистоты Твоей Расы и Нации».
«Наступал новый 1940 год, – вспоминал член Провода ОУН Василь Кук. – Приближались рождественские праздники. Девчата и женщины организовали товарищеско-семейный Святвечер, на который были приглашены присутствовавшие тогда в Кракове руководящие члены ОУН, бывшие политзаключенные и прибывшие с Украины – Бандера, Лебедь, Климишин с жёнами, Стецько, Мирон, Тасин, Грицай, Старух, Турковский, Ломницкий… Всего – около пятидесяти человек…»
«Мы старались тот наш первый святой вечер в Кракове отпраздновать как можно лучше, – продолжил рассказ Мыкола Климишин. – Наши подруги позаботились о том, чтобы и борщ был, и вареники, и кутья… Ждали полковника Сушко, который должен был открыть вечер, но он запаздывал».
Обошлись без полковника. На правах
Таковы были малые семейные радости там, за кордоном.
А на родной земле, провозгласив создание самостоятельного государства – Закарпатской Украины, земляки уже собирали народное ополчение в Карпатскую Сечь и мечтательно распевали:Нам поможе вуйко Гитлер
I батько Волошин
Чехів воювати…
(Нам поможет дядька Гитлер
И отец Волошин
Чехов победить…)
С дерзким своеволием смутьянов с упомянутыми всуе чехами вместе с мадьярами при молчаливом согласии советской стороны покончили безжалостно и быстро.
Советам и без того хлопот хватало на присоединённых землях в рамках единой государственности Украины (пусть даже с декоративной самостоятельностью). Надо отдать должное новой власти: в 1939–1940 годах количество школ с украинским языком преподавания здесь увеличилось со 139 до 6 тысяч. На родном языке преподаватели стали читать лекции и вести семинары во Львовском университете. Открывались педагогические техникумы и институты, новые медицинские учреждения. С востока Украины сюда командировались квалифицированные учителя, врачи, библиотекари, клубные работники.
Политбюро ЦК ВКП(б) 1 октября 1939 года приняло постановление «Вопросы развития Западной Украины и Западной Белоруссии» – детально проработанную программу действий. В нём особое внимание уделялось политическим вопросам. Ставилась задача: «Приступить к созданию коммунистических организаций в Западной Украине и Западной Белоруссии». Не доверяя местным кадрам, в Галичину направлялись проверенные, опытные работники из восточных регионов. Секретарями райкомов партии туда прибыло около 500 человек. Тех, кто отказывался подчиниться «оргнабору», ожидало исключение из партии (в лучшем случае). Даже спустя пять лет после войны лишь каждый десятый из львовских коммунистов был уроженцем здешних мест.
«Варяги», разумеется, неважно ориентировались не только на местности, но и в психологии, старинных традициях, обрядах, особенностях образа жизни, с трудом понимали язык галичан, да и не хотели понимать, тем более что направлялись сюда далеко не лучшие из лучших.
Честный и простодушный помощник прокурора Ровенской области Сергеев, наблюдая происходящее, после долгих раздумий и сомнений рискнул даже обратиться по этому поводу к самому товарищу Сталину с письмом: «Казалось бы, что с освобождением Западной Украины сюда должны были быть направлены… кристально честные и непоколебимые большевики, а получилось наоборот. В большинстве сюда попали большие и мелкие проходимцы, от которых постарались избавиться на родине».
Только погорячился любитель эпистолярного жанра товарищ Сергеев. «Большие и мелкие» – члены бюро Ровенского обкома партии – тут же обратили внимание на «политическую слепоту» прокурорского работника и приняли 21 мая 1940 года соответствующее постановление: «…Сергеев, работая специально по вопросу жалоб в областной прокуратуре, использовав своё служебное положение, подобрал ряд фактов, имевших, действительно, место нарушений рев. законности, по которым партийные и советские органы реагировали и приняли меры, стал на путь явной злобной антисоветской клеветы на партийные, советские органы, прокуратуру, НКВД и в целом на всю партийную организацию, называя всех проходимцами – ворами…»
Новая власть боролась за чистоту своих рядов, правда с переменным успехом. То один из органов попадётся на самовольном захвате жилья, то другой – на наглой «экспроприации», «грубом понуждении к сожительству» или пьянке…
На «оказание помощи органам народной власти в переходный период» в западные регионы выехало 726 опытных оперативников НКВД, позже к ним прибавилось ещё 600 кадровых «внудельцев» и выпускников спецшкол.
«По нашим данным, ОУН действовала весьма активно и располагала значительными силами, – отмечали чекисты. – Кроме того, она обладала богатым опытом подпольной деятельности… Служба контрразведки украинских националистов сумела довольно быстро выследить некоторые явочные квартиры НКВД во Львове. Метод их слежки был крайне прост: они начинали её возле здания горотдела НКВД и сопровождали каждого, кто выходил оттуда в штатском и… в сапогах, что выдавало в нём военного: украинские чекисты, скрывая под пальто форму, забывали такой „пустяк”, как обувь. Они, видимо, не учли, что на Западной Украине сапоги носили только военные. Впрочем, откуда им было об этом знать, когда в советской части Украины сапоги носили все, поскольку другой обуви просто нельзя было достать…»
Раскручивался маховик репрессий, в жернова которого попадали прежде всего «социально вредные элементы» – зажиточные селяне, активисты политических партий, священники, бывшие полицейские, судейские, прокурорские чины и прочие. Излюбленным средством искоренения «элемента» была массовая депортация. За четыре месяца – с сентября 1939 по январь 1940 года – население Галичины искусственным образом сократилось на 400 тысяч человек.
Впрочем, депортированные должны были ещё благодарить Бога, ведь они всё-таки оставались лишь ссыльными. Многим их землякам повезло меньше. Летом 1940 года по обвинению в подготовке восстания под руководством ОУН было арестовано около 35 тысяч человек.
Преобразования в Западной Украины, даже позитивные, велись уже испытанными ранее на просторах Советского
Союза жёсткими средствами. Ударными темпами национализировалась немощная мелкая промышленность, банки, ремесленные мастерские, транспортные средства, конфисковывались помещичьи и церковные земли, раскулачивались крепкие селянские хозяйства, в том числе польских переселенцев, которых эшелонами (более 137 тысяч человек) вывозили в Сибирь, Казахстан и Коми.
Замерла торговая жизнь, закрылись частные лавочки, а государственные магазины оставались пусты. На корню зачахли местные промыслы, исчезли корчмы, генделыки и кофейни, и появились очереди.
Ликвидировались зачаточные признаки многопартийности, запрещалась деятельность общества «Просвита», национально-культурных, кооперативных, страховых, спортивных товариществ. В очередном постановлении политбюро ЦК партии «О выплате пенсий пенсионерам б[ывшей] Западной Украины» чётко прописывались категории «социально вредных пенсионеров»: «Прекратить выплату пенсий следующим лицам: б. воеводам, ксендзам, попам, генералам, офицерам, жандармам, помещикам, прокурорам, председателям и членам окружных судов, крупным чиновникам министерств и иных ведомств, б. директорам и разным комиссарам, которые назначались польским правительством».