Я умер вчера
Шрифт:
– Имя… – шептала Инна в последнем усилии.
– Какое имя?
– Имя… В бумагах нет… Там другое… Они требовали имя… Помоги мне…
Больше она ничего не сказала, потеряла сознание. Борис Михайлович осмотрелся судорожно, пытаясь понять, не испачкался ли он и не оставил ли следов. Потом на цыпочках вышел из квартиры и аккуратно притворил дверь. Раздался щелчок, дверь захлопнулась. Он не стал запирать замок на четыре оборота, сбежал по лестнице вниз и выскочил на улицу. Сделал глубокий вдох, стараясь выглядеть как обычный прохожий, замедлил шаг и направился к машине. Ключи тут же выбросил, сам не зная, зачем. Машинально хотел избавиться от всего, что связывало его с Инной.
Дни шли, никто его не беспокоил. Он хорошо знал свою возлюбленную-помощницу, знал ее скрытность
И вдруг… Дверь его квартиры оказалась взломанной. И тоже ничего не пропало. И тоже явные следы того, что кто-то рылся в его бумагах. Его охватил ужас. Он слишком хорошо помнил, что именно так все началось для Инны. И видел, чем это для нее кончилось. Имя. Они хотели узнать у нее какое-то имя. Но какое?
Он потерял покой, каждую свободную минуту посвящая пересмотру и перечитыванию своих записей о пациентах и пытаясь понять, что взломщики искали у него. Какое имя? О чем речь? Он ничего не мог придумать и от этого боялся еще больше. Разве мог он сказать работникам милиции, что воры не ценности искали, а рылись в бумагах в поисках какого-то имени? Не мог. Они бы обязательно спросили, откуда ему это известно, и немедленно выплыла бы история с Инной. Этого он допустить не мог. И он молчал. Молчал и жил в постоянном страхе.
А потом убили Юлю. И ему стало еще страшнее.
Вот, собственно, и все…
Глава 18
Татьяна даже не очень удивилась, выслушав рассказ профессора Готовчица. Чего-то подобного она и ожидала, а удивить ее после стольких лет работы следователем вообще было непросто. Борис Михайлович бросил умирающую женщину без помощи, потому что боялся быть втянутым в скандал, который помешает его новому назначению? Да таких случаев в ее практике был не один десяток. Известный психоаналитик доктор наук Готовчиц оказался несостоятельным специалистом и в особо сложных случаях пользовался услугами более квалифицированной помощницы? И такое встречается на каждом шагу. Книги, написанные вовсе не теми людьми, чье имя стоит на обложке, давно стали притчей во языцех, как и диссертации, подготовленные якобы аспирантами, а на самом деле от первой до последней строчки выполненные за большие деньги каким-нибудь желающим подработать профессором или доцентом. Чувство гадливости, возникающее у нее каждый раз при столкновении с подобной ситуацией, было сродни чувству, которое появляется, когда после долгой борьбы с тараканами эти очаровательные насекомые появляются вновь. Противно, но не удивительно, потому что это уже было.
Удивительным или, если хотите, странным в этой истории было только одно: повод для убийства. А заодно и для взлома квартиры. Если Готовчиц не лжет, то все дело заключалось в каком-то имени. В каком? И что это за имя, которое пытались узнать сначала у Инессы, а потом вломились в квартиру к Готовчицу?
Татьяна очнулась от раздумий и обнаружила, что уже дошла почти до самого
Она решила, что домой не пойдет. Пока не пойдет. Прекрасный майский вечер, еще совсем светло, в воздухе приятно переливается свежая прохлада, омывая яркую сочную зелень. А беременным полезно не только ходить, но и дышать кислородом. Татьяна огляделась и заметила симпатичную скамеечку, рядом с которой росли два мощных дуба. Вот там-то она и посидит.
Итак, имя. Пройдем весь путь сначала. Преступникам нужно было некое имя, которое они надеялись найти в записях Инессы. Они его не нашли, поскольку Инесса наделяла своих клиентов выдуманными именами. Тогда они пришли к ней и стали задавать вопросы. Судя по всему, Пашкова не торопилась давать ответ, иначе они не истязали бы ее. Сказала она им в конце концов это имя или нет? Вариант первый: сказала. Тогда зачем они залезли в квартиру Готовчица? Вариант второй: не сказала. Потеряла сознание, преступники решили, что она мертва, и начали искать заветное имя в записях Готовчица. Чье имя может оказаться в бумагах и Инессы, и ее любовника? Ответ очевиден: имя одного из пациентов профессора. Но тогда возникает другой вопрос: почему Инесса не назвала его? Почему пожертвовала своей жизнью, но сохранила тайну? Ради кого она могла так поступить? Ради человека, который ей очень дорог. Но все свидетельствует о том, что таким человеком в ее жизни был только профессор Готовчиц. Нет, не складывается…
За спиной послышался шум мотора, Татьяна оглянулась и увидела машину, которая остановилась прямо возле ее подъезда. Из машины вышли двое мужчин, один постарше, другой совсем молодой, обвешанный фотоаппаратурой. Остановившись возле подъезда, они стали живо что-то обсуждать, поднимая голову и разглядывая окна. Тот, что помоложе, обернулся, увидел Татьяну, что-то сказал мужчине постарше. Они еще какое-то время посовещались, потом повернулись и дружно двинулись к ней. Примерно на полпути они вдруг убыстрили шаг, и лица их при этом засияли, как медные чайники.
– Простите, пожалуйста, вы – Татьяна Томилина? – запыхавшись, спросил молодой фотограф.
Татьяна попыталась быстро сообразить, не прикинуться ли ей дурочкой, но не успела ничего ответить, как фотограф быстро заговорил:
– Как нам повезло! Мы же специально к вам ехали. Номер дома знали, а номер квартиры нам не сказали. Мы уж собрались по соседям идти, спрашивать, где живет известная писательница. А тут вы сами…
– Что вам угодно? – сухо спросила она.
Общаться с журналистами не было ни малейшего желания. И настроение не то, и после двух последних публикаций симпатии они не вызывали.
– Нам угодно интервью! – резво выпалил молодой.
Но тот, что постарше, осторожно взял его за плечо и отодвинул в сторону.
– Не сердитесь на нас, Татьяна Григорьевна, – мягко сказал он. – Мы не хотели нарушать ваше уединение. Я понимаю, в вашем положении вам хочется покоя и тишины, и наше появление, наверное, вас раздражает. Но я хочу, чтобы вы знали: мы глубоко возмущены тем потоком оскорблений, который вылился на вас. Мы бы хотели опубликовать совсем другой материал и реабилитировать ваше имя.
– Не надо преувеличивать, – холодно ответила Татьяна. – Речь идет всего о двух статьях, так что о потоке оскорблений говорить, по-моему, преждевременно. Я не нуждаюсь в реабилитации.
– Почему о двух? – удивился журналист. – Их как минимум семь или восемь. Вот, они все у меня с собой, я специально их захватил, чтобы, задавая вам вопросы, дать вам возможность ответить на каждую.
– Восемь? – переспросила Татьяна, с трудом шевеля онемевшими губами. – И что же в них написано?
– А вы действительно не знали? – встрял фотограф. – Что вы, вся Москва только о них и говорит.