Я умер, воскрес и умер вновь...
Шрифт:
— Почему ты так говоришь?
Его голос срывается, и я проклинаю себя.
— Потому что я больше тебя не люблю.
После этих слов у меня начинает так сильно кружиться голова, что мне приходится незаметно ухватиться за край кровати, чтобы не упасть. Перед глазами пляшут точки, меня снова трясёт, левое веко начинает дёргаться — вернулся старый тик, которого я не наблюдал уже много лет.
Тишина такая гробовая, что я слышу, как падает на простынь его слеза. Однако когда он начинает говорить, его голос ровный, хоть и немного приглушённый.
—
— Нет, Гарри. Всё уже давно не было нормально. Просто я думал, что это последствия травмы или чего-то ещё, и прогонял прочь эту мысль. Но теперь я твёрдо уверен, что у меня больше не осталось к тебе чувств. Я не хочу тебя обманывать, поэтому говорю всё это, пока не поздно. Пока мы ещё не настолько… — «Не настолько» что? Что я хотел сказать? — Ты ещё молод, ты сможешь найти себе кого-то более подходящего, чем я.
— Я не верю, — выдыхает он.
— Прости, но нам нужно расстаться. Я хочу, чтобы ты был счастлив. А ещё я хочу пожить спокойно и тоже обустроить свою жизнь. И для отношений, построенных на лжи, в ней нет места.
Пять минут в тишине. Я чувствую, как он трясётся, но молчит. Он шумно дышит. Я понимаю, что ему нужно время, чтобы прийти в себя и выровнять дыхание. Собственно, я не против. Я и сам хочу успокоиться. Иначе я не смогу продолжить этот разговор. Когда он начинает говорить, его голос обманчиво спокоен, и это меня настораживает. Лучше бы он кричал на меня и крушил мебель. Это был бы мой Гарри. А так мне становится страшно.
— Значит, ты хочешь, чтобы мы расстались, — медленно произносит он, — чтобы я забрал свои вещи и навсегда покинул твой дом?
НЕТ! НЕТ! НЕТ! Я НЕ ХОЧУ!
— Да.
Он шумно сглатывает.
— Прямо сейчас?
— Нет, завтра утром. Сейчас уже очень поздно.
— Тогда я буду спать внизу, на диване.
— Да.
Я не поднимаю голову, когда чувствую, как кровать подо мной снова проседает. Он встаёт и надевает халат. А потом, не оборачиваясь, выходит из спальни и закрывает за собой дверь. Не хлопает, а спокойно закрывает. Мне страшно.
***
Я ещё несколько минут сижу, не в состоянии шелохнуться. Потом я понимаю, что сейчас мне нужно спуститься вниз и проверить, что с Гарри. Я встаю, тоже надеваю халат и на деревянных ногах медленно спускаюсь по лестнице. В гостиной Гарри нет, но я слышу, как в ванной шумит вода.
Я подхожу к ванной и несколько минут стою перед дверью. Я боюсь протянуть руку и открыть дверь. Я боюсь того, что могу там увидеть. Но вдруг из-за двери раздаётся какой-то звук. Я не сразу понимаю, что это, своим затуманенным разумом. Это похоже на вой раненного животного, или на хрип, или на рычание… Я не могу понять, что именно слышу, но точно знаю, что это Гарри.
Я медленно бреду на кухню, прислоняюсь спиной к стене, смежной с ванной, и сползаю на ледяной пол. Мне хорошо слышно, что происходит через стенку.
Я вздрагиваю, когда вой превращается в страшный крик. Так кричит только человек, которого разделывают заживо. Мои руки сжимаются в кулаки. Я зажмуриваю глаза. Я не хочу этого слышать, но я просто не в состоянии подняться на ноги и уйти
Я резко выдыхаю и чувствую, как по лицу бегут слёзы. Я поднимаю руки, чтобы вытереть лицо, но в лунном свете очень хорошо видны восемь кровавых полосок на обеих ладонях. Я поранил себя ногтями.
За стенкой теперь слышны только истерические всхлипы. Я понимаю, что он задыхается. Слёзы быстрее бегут по моему лицу. Я проклинаю себя. Я ненавижу себя. Если бы я не умирал, я бы всё равно убил себя, так я ненавистен себе в этот момент.
Вдруг за стеной слышатся монотонные глухие удары. Я понятия не имею, что это. Но я не хочу думать о самом плохом. Я продолжаю сидеть и убивать себя. Проходит больше получаса, прежде чем это прекращается.
Наконец шум воды стихает. Я замираю. Дверь ванной открывается. Выходит Гарри. Его шатает и трясёт. Он с трудом доходит до дивана и падает на него. Со своего места мне хорошо его видно, но он не видит меня, потому что я сижу в тени. Впрочем, наверняка, у него даже мысли не возникло, что я рядом. Он просто ложится на спину, и через несколько минут я уже слышу его ровное дыхание. Он плакал так долго и вымотался настолько, что у него больше не осталось сил, поэтому он уснул мгновенно.
Я сижу ещё несколько минут, а потом с трудом поднимаюсь на затёкшие ноги. Я тихо и медленно бреду в ванную и включаю свет. От зрелища, которое мне открывается, я невольно вздрагиваю. Стена ближе к полу вся испачкана в крови. На белом кафеле отчётливо видны отпечатки ладоней. Так вот что это были за звуки… Он сидел за полу и бил руками стену, пока не разбил ладони в кровь.
Я нахожу в себе силы очистить стену заклинанием и иду в гостиную. Я подхожу к дивану и секунду колеблюсь, но потом присаживаюсь на край рядом с Гарри. Я знаю, что он не проснётся. Я осторожно протягиваю руку и дотрагиваюсь до его халата. Он мокрый. Это слёзы и кровь. Он просто вытер разбитые руки об себя. Луна освещает его лицо. Оно опухшее и красное. Между бровей залегла складка.
Я аккуратно глажу его по щеке, и складка мгновенно разглаживается, а его лицо становится спокойным и умиротворённым. У меня опять начинают течь по лицу слёзы, и я уже не пытаюсь их сдержать. Я глажу его волосы, его губы, его шею в последний раз. Я понимаю, что мне пора уходить, потому что он может проснуться, но не могу заставить себя встать. Я хочу, чтобы эта ночь не кончалась. Хочу сидеть так вечно и смотреть на него.
Я знаю, что всех «прости» в этом мире не хватит, чтобы вымолить прощение, но, тем не менее, еле слышно шепчу ему это слово много-много раз. Прости меня, мой дорогой мальчик, мой любимый воробушек, мой славный, мой добрый, мой хороший… Я люблю тебя. Я безумно тебя люблю. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Я хочу спасти тебя, хочу уберечь, хочу защитить… Прости меня, моё солнце, моя жизнь… Ты — самое дорогое, что у меня есть. Поэтому я вынужден был так с тобой поступить. Ты никогда мне этого не простишь, ну и не надо. Лучше злись на меня, ненавидь меня, как раньше.