Я возвращаюсь к себе
Шрифт:
– Из-за чего такое могло произойти?
– …
– Адели?
– Незадолго перед этим я ей сказала, что бросаю медицину. А еще она забыла в поезде свой чемодан. Когда она вернулась на вокзал, там полицейские уже все оцепили из-за подозрительного багажа и отчитали ее по полной программе. Переизбыток эмоций за день.
– Ты блестяще окончила первый курс и бросаешь медицину?
– …
– Адели? Ты уверена?
– Уверена!
– Понимаю, почему она могла быть не в себе.
– Это моя жизнь!
– Ты прекрасно знаешь, что ее это тоже касается! Я могу ее навестить?
– Давай подождем, пока она вернется домой. Я дам тебе знать.
У одной срыв, другая ни в грош не ставит свой успех. Я вешаю трубку с тяжелым сердцем.
Сколько мне, молчаливому свидетелю их переживаний, доводилось видеть взлетов и падений… Сколько кризисов за все эти годы. Больших и маленьких, на час и на годы. Взять подростковый период Адели, она тогда всем дала жару. Капуцина держалась молодцом, все взвалила на себя. А сегодня гнется, как молодой весенний саженец под зимним ветром. Снежные хлопья слишком рано легли на неокрепшие ветви.
Я чувствую себя беспомощным. Младшая все решила, не поинтересовавшись моим мнением, у старшей нервный срыв, а я ни о чем не подозревал. И конечно, будет выкарабкиваться сама, всегда так делала. Сгусток смелости и решимости до остервенения; слепа и глуха к предостережениям – лишь бы не ударить в грязь лицом, лишь бы не опозориться. «Может, тебе стоит… Ты не думаешь, что… Ты не пробовала… Будь осторожней…» Все без толку. Упрямится себе во вред.
Все-таки схожу ее проведать, поговорю, приведу в порядок машину Жан-Батиста, к которой она по-прежнему не хочет прикасаться, подготовлю кусты к зиме, займусь садом. В цветах она прекрасно разбирается сама, ухаживает, заботится о них, мне же доверяет небольшой огород, который я разбил для них лет десять назад. Говорит, я единственный, у кого получается вырастить овощи, действительно похожие на овощи. Не буду спорить, есть у меня к этому некоторый талант, от деда. Тот целыми днями возился в земле. Он меня всему и научил. К тому же так я могу побыть с ней, пусть и молча. Когда мы вместе работаем в саду, то общаемся через цветы. Смотрим на подсолнухи вдоль забора и думаем, как мудро они тянутся к свету. Наблюдаем, как из года в год по воле ветра самосевом разносится огуречник, не спрашивая нашего разрешения. Как прорастают молодые побеги тысячелистника, и терпеливо ждем, когда на них появятся целебные цветы.
Такая у меня роль. Быть рядом, когда я нужен племянницам, и не вмешиваться все остальное время. Так бы хотел брат.
Большего я сделать не мог.
Хотя мне бы очень хотелось.
Глава 4
Пробудиться от хаоса
Разбуженная резкой болью на тыльной стороне ладони, она открывает глаза. Постепенно выходя из оцепенения, начинает различать детали окружающей обстановки. Металлическая кровать, белая дверь и стены, телевизор на стене, стол и стул. Из коридора доносятся приглушенные звуки – там кипит жизнь, подчеркивая царящую в комнате тишину. Больница. Где в каждой палате своя история и единственное связующее звено между ними – медсестры. История Капуцины бесславна. И довольно безрадостна. Как у всех остальных. В отделение скорой помощи не попадают от избытка счастья. Правда, она никогда не поддавалась искушению побыть жертвой – отдохнуть, перевести дух, просто плыть по течению, а ведь это так заманчиво. Капуцина – боец, стойкий оловянный солдатик, который никогда не жалуется. Да и кому? Вырвать бы засунутую под кожу пластиковую трубку, что так мучает ее, встать и уйти. Но нет, она лежит, заторможенная, под капельницей.
Все четче проступают и воспоминания. Как бы ей хотелось забыть…
Забыть новость, которую сообщила младшая сестра. От сердца, как от старого гобелена, будто оторвали целый кусок, обнаживший серую стену.
Забыть этого мерзкого типа на вокзале. Он прилюдно ее облаял, выставив безмозглой тупицей, которая всех достала своим слабоумием. А она не такая. И никогда такой не была. Капуцина порядочный и надежный человек, она ничего не пускает на самотек и всегда держит себя в руках. Она не сумела за себя постоять. Ей не дали оправдаться. А оправдание было.
Забыть это нелепое желание утопить свои мысли в алкоголе, пытаясь сбежать от реальности и рискуя выставить себя на посмешище второй раз за день.
Забыть непристойные жесты таких же пьяных, как она, парней. Чью-то руку в ее трусиках, палец, ищущий влажный вход. Чужие руки на груди, на шее. Рты, пробующие ее на вкус. Идиотский смех, которым они смеялись, и она вместе с ними, как будто в ее тело вселилась другая девушка: оттеснила Капуцину в дальний темный угол и велела заткнуться, пока она, веселая, раскованная, раскрепощенная, забавляется.
Забыть злость сестры, обнаружившей ее в таком состоянии в углу комнаты, крики Адели, прорывающиеся сквозь оглушительную музыку.
Забыть, как она пришла в себя, рыдая, в карете скорой помощи, забыть, с какой жалостью смотрел на нее один из санитаров.
Забыть эту странную жизнь, от которой она вдруг так резко очнулась и которая ведет в никуда. В ней нет ничего конструктивного, ничего конкретного.
Пустота. Одна лишь пустота. Которую она попыталась заполнить алкоголем в тот безумный, отчаянный вечер.
Пустота, которую сейчас заполняет капельница с транквилизатором. Прозрачный пластиковый пакет пустеет и сжимается; когда в палату входит врач, ей тоже хочется съежиться и исчезнуть.
Врач терпелив и добродушен. Дежурному психиатру необходимы терпение и добродушие.
Он спрашивает, как Капуцина себя чувствует, кладет руку ей на запястье, делая вид, что щупает пульс. От его теплой руки Капуцине становится легче, ей ужасно холодно в этой стерильной кровати, в безликом больничном халате и тяжелых доспехах страданий и горя.
– Мы вас выписываем. Я договорился с доктором Дидро, чтобы он побыстрее вас принял, через две недели. Я его лично знаю, он хороший врач. За вами приедет сестра, она привезет вам одежду. Ваша не слишком чистая. Скажу медсестре, чтобы вам сняли катетер. Я вам назначил лечение, по крайней мере до консультации, а дальше решите с моим коллегой. У вас есть вопросы?
– У меня что-то серьезное?
– Ну, все могло быть гораздо хуже, не вмешайся ваша сестра. Но вы быстро восстановились. Что же касается сути – я не знаю. Обсудите с доктором Дидро. Мой коллега подскажет вам, что делать. Удачи. Я в вас верю.
Он направляется к двери, берется за ручку, медлит, затем возвращается к Капуцине.
– Думаю, просто прорвало плотину, заслонки не выдержали напора. Вам придется заново укреплять берега, чтобы в будущем ваша жизнь протекала спокойнее. Все в ваших руках.
Глава 5
Рашель не отвечает
Одиннадцатью годами ранее.
Я дремлю на заднем сиденье, убаюканный движением машины. Сегодня я немного выпил. За рулем Рашель. Она болтает с Катрин, которая приехала погостить на пару дней. Мы приятно провели вечер. Я только что написал Капуцине, что мы скоро приедем. Адели, наверное, давно уже спит.
Я слышу крик Рашель за мгновение до того, как меня ослепляют две огромные фары, возникшие из ниоткуда. Потом удар – чудовищной силы.
Меня приводит в чувство автомобильный гудок. Я потерял сознание. Мне вроде бы не больно, а может быть, наоборот, так больно, что мозг включил анестезию. Я не могу двигаться. Где-то спереди стонет Катрин. Я пытаюсь позвать Рашель. Изо рта вырывается еле слышный хрип. Я прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы голос звучал громче.
Рашель не отвечает.
Подушки безопасности окрасились в красный. Машина искорежена. Оглушительно гудит клаксон. Во рту металлический привкус. Стекла, хоть и разбились вдребезги, все еще не рассыпались. Я различаю уличные фонари и вдруг вижу тень. Лицо, прильнувшее к стеклу. Я хочу попросить, чтобы меня вытащили отсюда, спасли Рашель, но сил нет. Через обломок стекла я вижу его глаза, они пару секунд пристально смотрят на меня. Холодные, бесстрастные. Затем тень исчезает. Он не пытался открыть дверцу. Наверняка пошел за подмогой.
Рашель не отвечает.