Я выжгу в себе месть
Шрифт:
Он не винил себя за то, что промолчал. Если бы молодица узнала, непременно побежала бы назад, где ее поджидала погибель. И тогда жертва Ягини оказалась бы напрасной. А теперь что? Позлится, превратит пару деревьев в пыль и успокоится. Хотя печально вышло: девка потеряла сперва верного коня, потом Кощея, а теперь вот и Ягиню, наставницу. Зря ей не сказали, что ведьм всюду сопровождает Смерть. Она служит тенью ворожей долгое время, а после забирает душу.
Вдали уже виднелись знакомые ворота. Из трубы шел дым. Вран призывно каркнул, и Василика, минув очередной кустарник, перешла на бег, придерживая Кощеев меч и котомку
Василика, подбежав к воротам, вскинула руку, чтобы застучать изо всех сил, но те вдруг открылись сами. Она с удивлением вошла. Вран опустился на дуб неподалеку, скрылся в ветвях и принялся ждать. Внезапно рядом запели весенние птицы. Он с удивлением повернул голову. Да, синицы перескакивали с ветки на ветку, напевая, что вот-вот настанет весна.
– Это в разгар зимы-то? – недоверчиво хмыкнул Вран.
– Настанет, – звонко засмеялись они. – Завтра-послезавтра прилетит веснушка на зеленых крыльях, и начнется!
– Вот глупые, – он покачал головой.
Из избы послышался громкий плач. Вран сорвался с ветки и подлетел поближе, чтобы заглянуть в окно. Василика сидела на полу и прикрывала лицо ладонями. Рядом с ней стояли Всполох и Домовой. Оба печально смотрели на девку.
Врану не хотелось ни злорадствовать, ни утешать ее. В конце концов, это были плоды глупости. Сама пошла гулять с Мраком, сама ввязалась, а потом как закрутилось, завертелось – и вот чем все закончилось. Предупреждать молодиц о страшных последствиях было бесполезно. Пока нос к носу не столкнутся с бедой, не поймут.
Вран тяжело вздохнул и полетел прочь, пока его не заметили. Когда-нибудь Василика вспомнит о нем и спросит об этом, и Воронович не станет ей врать, расскажет все как было, а она поругается и простит. По крайней мере, обижаться и злиться целый век не станет.
Морозный Лес стоял в спокойствии. Метель улеглась, колючий ветер больше не царапал спину. Вран надеялся, что доберется к вечеру до города, до знакомого чердака, и отдохнет в тепле, но тут слух уловил легкое журчание воды. Показалось или чей-то морок? Но нет – Вран прислушался получше и убедился, что слышит песню Золотницы-реки. Пришлось проверять.
Увиденное его поразило. Крупные куски льда надламывались со смачным хрустом, и из трещин прорывалась вода. Золотница еще не пела, так, шептала тихонько, пробуждаясь после долгого сна. Правда, русалки с водяницами еще спали, не показывались.
Видимо, синички не врали. Весна спешила, неслась сквозь горы, чтобы сразиться с Морозной Матерью и победить ее, хотя до равноденствия еще жить и жить. Видимо, сила Мораны знатно ослабела. А может, богиня решила смиловаться перед смертными на радостях? Получила душу Кощея, прогнала Василику из своих владений, потому повелела Морозной Матери убираться прочь и не пугать народ лишний раз?
Было бы забавно. Вран еще никогда не видел, как боги радовались. Чаще всего они проявляли гнев, причем ярко. Хотелось верить, что дальше будет лучше, вернутся теплые и сытые дни, а степняки окончательно уберутся прочь из Холмогорского княжества.
К слову, о войне Василика тоже не знала, но такие вести разлетаются быстро. Вран еще раз взглянул на воды Золотницы и взмыл ввысь. За сверкающим на солнце Лесом его
XIII. Пахота
Дундар,
Вялес,
Мара
Вяртайцеся ў нас!
Меч мой, шчыт мой –
Падымаю!
«Pamierlyja Bozysca», Dzivia
Не прошло и седмицы, как деревенские девки принялись распевать весенние песни и потихоньку делать из соломы чучело Мораны. Василика хмыкала, что рано, прислужница Мораны жутко не любила, когда ее гнали силком, поэтому быть метелице.
По Радогощи ходили недобрые слухи. Говорили о войне, о степняках, разорявших землю, о несчастном княжиче, которого казнили полмесяца назад, о том, что грядут суровые времена и летом станет только хуже. Люди, поборов страх, все чаще захаживали в избушку ведьмы. То девки попросят заглянуть в будущее, а заодно погадать на суженого, то старушка начнет расспрашивать, не зальет ли Радогощь кровью. Предсказания давались Василике плохо. Она умела заговаривать воду, делать травяные отвары, призывать силу и ткать пламенные сетки для защиты, но что там впереди – виделось смутно. Вроде не будет тяжких бед – так, самые простые: пшеница не везде уродится, летние грозы не обойдут стороной, княжеские посланники потребуют больше дани и, кажется, дочка старосты понесет неизвестно от кого. Для деревенских это – невероятное зло, для Василики – так, злобушко. Бывало и хуже.
Она думала, что сойдет с ума от горя. Сначала – Яшень, потом – Кощей, а потом – Ягиня. Всполох долго не признавался, в чем дело, но сдался, когда Василика сама начала догадываться.
Да, это была ее вина. Ягине пришлось отправить ученицу в мир мертвых и задержать Мрака, который надвигался на избушку громадной тучей, превращая деревья в щепки и убивая мавок. Ведьма наложила на избу заклятие и сама обернулась пеплом.
Три смерти за полгода. Три оборванные нити.
Вместе с ними оборвалось что-то и в самой Василике. Она вслушивалась в потрескивание льда на речке, но оставалась холодной. Ее не радовала грядущая весна. Что толку-то? Как растает снег, повылазят отовсюду мавки, лешачата, снова запляшут духи Нави…
Василика усмехнулась от внезапного осознания: надо же, полгода назад боялась этих чудовищ в расписных масках, а теперь даже скучала. Хотелось снова услышать перезвон струн и топот, похожий на козий. Пусть разводят костры и прыгают вокруг, радуя глаз дивной красой. Эти духи хотя бы отличались от умертвий и упырей, живших на мертвой земле. А русалки, водяницы и маленькие лешачата с мшистыми кудрями – холодные, нелюдимые, неживые – казались теперь такими родными. Чутье подсказывало Василике, что дети Леса не будут ее обижать. Не теперь, когда она осталась одна и превратилась в настоящую ведьму.