Я выжгу в себе месть

Чайковская Диана

– Чур меня! – Ксанка сложила шиш. – Чур меня, уйдите! – И коснулась перемазанного землей подола.

Лес ее услышал. Зашумели черно-зеленые кроны, ветви закрыли костер, а тропка вильнула и повела дальше, к берегам Золотницы. Здесь речка текла иначе: темная, звонкая, буйная, она била волнами в берег так, будто жаждала расколоть его. Если бы не русалки, сидевшие на ветвях, Ксанка не побоялась бы подойти и взглянуть поближе. А так пришлось обойти стороной, и тут впереди замелькали огни ведьминого дома.

– Благодарствую! – Ксанка низко поклонилась Лесу,

зная, что он ее слышит. – Спасибо, что привел. У меня нет с собой гостинцев, но я обязательно тебе отплачу.

И, словно в ответ, ухнули где-то в вышине совы. Убедившись, что ее слова долетели до незримых обитателей, Ксанка развернулась вперед и, собравшись с силами, громко постучала в деревянные ворота.

– Кого это там принесло? – донеслось с той стороны. – Иду я, иду.

Голосок был девичий. Ксанка сперва удивилась, а потом напомнила себе, что ведьма могла принять любое обличье. Колдовство же. Жуткое, ужасающее ремесло. Ну и ладно, будь что будет! Лучше уж попросить приюта у ведьмы, чем вечно скитаться среди неживых.

* * *

Успокаивать заплаканных девок Василика не умела. Она не знала, что делать с Ксанкой, которая свалилась ей на голову посреди ночи и надеялась, что та ее спасет от всех бед, а точнее – от дурного батюшки, которого поедали нечистые, причем довольно давно.

Известно ведь, что если человек постоянно пьет, то его душа погружается в темноту все больше и больше, становясь кормом для многих тварей. Василика не могла вернуть девке батюшку – значит, оставалось только заварить мятный чай, напоить, а затем уложить в постель. Пусть сперва успокоится, придет в себя, а потом уже подумает.

– Тоже мне, чудила, – пробурчала Василика. – Явилась в ночной сорочке, с выпученными от страха глазами. Такую посреди леса увидишь – дар речи потеряешь.

– Она тебя боится, – хмыкнул Всполох.

– И было бы из-за чего! – возмутилась Василика. – Можно подумать, это я прихожу к людям, перемазанная сажей, и стучусь в ворота посреди ночи.

О ней, конечно, много чего болтали, причем в каждой деревне ходили свои байки. Сама Василика слушала и не переставала удивляться. Собрать бы эти сплетни вместе и пересказать князю – точно в главные скоморохи запишут.

Что делать с девкой, Василика не понимала. Ученицу брать ей было рано, сама еще мудрости толком не набралась, а если девка останется, то ее непременно сгубит Лес. Непонятно, как ее мавки вообще пропустили. Неужто из любопытства? Или захотели посмотреть на сонную и недовольную ведьму?

Василика взглянула на потертые карты. Вот где прятался ответ. Она не любила это дело, да и предсказания ей давались с трудом. Не умела толком связывать одни знаки на картах с другими, лишь общее значение понимала. Василика тяжело вздохнула и начала перетасовывать колоду. Если совсем честно, то карты пугали ее своей правдивостью. Эти незамысловатые картинки могли и порадовать, и беспощадно ранить.

* * *

– А ты точно меня не съешь? – в который раз спросила Ксанка.

Ведьма закатила глаза и выдохнула.

– Если ты продолжишь задавать

мне этот вопрос, я тебя все же посажу на лопату и кину в печь, – мрачно сказала она. – Допросишься.

Пришлось замолчать и опустить глаза вниз. Ксанка успела рассмотреть опрятную избу, охапки трав, ленты, вырезанные колдовские знаки в углах и удивительно чистую печку. Сама ведьма выглядела молодо, на пару лет старше Ксанки. Русая коса перекинута через плечо, яркие очи горели смарагдовым пламенем. Ксанка сразу решила: морок. Наверняка ведьма – древняя старуха с кривым горбом и беззубым ртом.

Ксанка глотала молочную кашу и вздыхала. Непохоже, чтобы с ней вообще собирались что-либо делать. Ведьма раскладывала свежие травы на соседнем столе, сплетая причудливые охапки. И так ловко у нее получалось, что Ксанка поневоле залюбовалась. Некоторые соцветия были ей знакомы: мята, зверобой, полынь, одуванчики, хвоя, других же она не знала.

– А ты возьмешь меня в ученицы? – осмелилась-таки спросить.

Ведьма ничего не ответила, продолжила выплетать. Ксанка нахмурилась. Видимо, не годилась она даже для этого. Что с нее взять, не зря ведь батюшка постоянно ругал и называл непутевой. Не выходило у Ксанки готовить ладно, как то делала мать, даже хлеб и тот вечно подгорал, как ни следи.

– Нельзя мне пока, – хмыкнула ведьма. – Еще не время.

Значит, и впрямь не годилась Ксанка. Не было ей места ни в Дальних Вьюнках, ни в лесной избушке. Вот такая она никчемная девка. Непонятно, зачем мать ее вообще родила, – лучше бы скинула дитя. Может, тогда она прожила бы спокойно, не пошла бы за кузнеца.

Ксанка вспоминала ее глаза, полные печали и слез, и вздыхала. Действительно, зачем она решилась, зачем пошла гулять с кузнецом, а потом вынесла каравай его родителям, когда те пришли спрашивать, пойдет ли она замуж.

В горле застыл колючий ком. Ксанка встала из-за стола и вылетела во двор. Свернув за угол, она села на землю и расплакалась.

– Эх, матушка, матушка, – всхлипывала она, – зачем ты не унесла меня с собой в землю, зачем оставила здесь?

– Кса-ана,– послышался за воротами знакомый голос.– Кса-а-а-ана-а-а-а…

Так ласково и протяжно ее мог звать только один человек. Ксанка притихла и подняла голову. У входа ее ждали, и она просто не могла не пойти.

* * *

Лес привел, Лес увел.

Видимо, боги проверяли Василику, хотели взглянуть, взвалит ли она на себя ношу, которая ей не по силам. От заплаканной девки остались слезы да сорочка. Конечно, она вышла за ворота, осмотрелась в поисках знакомого лица, но никого не увидела – только мавки как-то странно улыбались и хитро переглядывались между собой.

– Зря только карты раскидывала, – хмыкнула Василика. – Там все и так было ясно.

Чуть позже мавки ей признаются, что у них появилась новая сестра, не помнившая прошлого, но зато очень ласковая и жадная до тепла, особенно женского. Василика увидит в ней знакомые черты, но промолчит. Первый раз, что ли?