Я захватываю замок
Шрифт:
— И не надейся! — Впервые в ее голосе послышался гнев. — Я скажу, что ты лжешь, потому что влюблена в Саймона.
— В любом случае, тарарам лучше не устраивать.
Горничная куда-то убрала мои туфли, и я не моглаь их отыскать. Роуз ходила за мной по пятам, в глазах — гнев и мольба.
— Но как я объясню, почему ты ушла посреди ночи? — спросила она.
— До утра ничего не говори, а потом… Потом скажешь, будто меня вдруг начали мучить угрызения совести, я забеспокоилась об отце и уехала первым утренним поездом. — Наконец я отыскала туфли. — Да без разницы. Объясняй, как хочешь! Я все равно уйду.
— Кассандра,
— Ну, конечно, нужна — сочувственно кивать в ответ на твое нытье и гладить по головке. Нет уж, уволь!
В поисках сумочки я раздраженно выдвигала по очереди ящики. Вот она! Я бросилась к дверям.
Роуз в последний раз попыталась меня остановить.
— Кассандра, прошу, останься! Если б ты знала, как мне тяжело…
— А ты посиди в ванной, посчитай полотенца! — презрительно усмехнулась я. — Тебя это развеселит… лживая ты дрянь.
И я ушла. Даже хватило выдержки бесшумно закрыть дверь.
Сначала я думала, что сестра бросится следом, но ошиблась: видимо, она поверила моим угрозам. Пожалуй, в слепой ярости я действительно раскричала бы правду о ее отношении к Саймону на всю квартиру.
Холл озаряло лишь тусклое свечение, пробивающееся из наружного коридора в зазоры между дверью и косяками. На цыпочках я двинулась к выходу. И тут тихо заскулила Элоиза. Совсем о ней забыла! Собака быстро догнала меня в темноте, только глухо постукивал о мебель хвост. Я вытащила ее в коридор, и мы припустили к лифту. Нам повезло — лифт будто нас и ждал.
В кабинке я села на пол, а Элоиза, поставив мне лапы на плечи, всласть излила свои чувства.
Вместо поводка я привязала к ошейнику пояс и, даже свернув с Парк-Лейн на более тихую улицу, не отпустила Эл побегать: транспорта на дорогах еще хватало.
Наконец-то свежий воздух! Вскоре первые минуты облегчения сменились мыслями о ссоре с Роуз. В голове крутились разные жестокие слова, которые я будто бы бросаю ей в лицо, я шла, не замечая ничего вокруг, перед глазами по-прежнему стояла белая спальня. Смутно помню какие-то особняки. В одном из них играла музыка, танцевали пары, выходили на балкон люди… Поглощенная своими заботами, я ничем не интересовалась. Жаль! Несколько месяцев назад я бы с удовольствием поразмышляла об увиденном. В глубине души теплилась надежда, что скоро покажется вход в метро или автобусы, на которых можно доехать до вокзала и спокойно сесть в зале ожидания.
Риджент-стрит! Я мгновенно пришла в чувство. Мне всякое доводилось слышать о том, что происходит по ночам на этой улице, поэтому я решила взять себя в руки. Тут лучше бдительности не терять…
Очевидно, я перепутала Риджент-стрит с другой улицей. Никаких ужасов там не оказалось, в том числе и толп кричаще разодетых, размалеванных женщин, которые, подмигивая мужчинам, прохаживаются туда-сюда. Все встреченные мною дамы вид имели респектабельный, а их черные наряды отличались изысканной элегантностью; похоже, они просто гуляли перед сном: в основном парами, некоторые еще и с миниатюрными собачками (последние очень заинтересовали Элоизу).
Все-таки зря я брожу по городу в одиночестве в такой поздний час. Стоило об этом подумать, как рядом со мной вырос мужчина.
— Простите, по-моему, я встречал вашу собачку прежде…
Я и головы в его сторону не повернула, но Элоиза как назло радостно завиляла хвостом.
— Видите, она меня узнала! Да, мы старые приятели. Встретились в «Хаммерсмит Пале-де-данс»… — Он начал нести всякую чушь.
Элоиза проникалась к мужчине все большим дружелюбием, хвост вращался, словно пропеллер, — еще немного, и она, вероятно, прыгнула бы на него с поцелуями. Тогда я резко сказала:
— Эл, кто это? — Таким вопросом мы обычно привлекаем ее внимание к шатающимся вокруг замка подозрительным бродягам.
В ответ собака залилась оглушительным лаем; незнакомец испуганно отскочил назад, врезавшись в двух элегантных леди, — на том и отстал.
Разошедшаяся Элоиза не успокоилась даже на Пиккадилли-Серкус. Представляю, до чего сомнительный был у нас вид!
Впереди показался вход в метро. Наконец-то! Радовалась я недолго: собак в поезд не пускали. Перевозить животных разрешается на втором этаже автобуса, но глубоко за полночь автобусы явно ходили нечасто. Оставалось такси…
Элоиза, устав от лая, притихла; ее, похоже, мучила жажда. Мне тоже безумно хотелось чаю. Я вдруг вспомнила, что неподалеку от Пиккадилли есть ресторан «Корнер-Хаус», работающий ночь напролет (Топаз однажды о нем обмолвилась).
Мы двинулись в сторону ресторана.
Роскошный фасад меня ошеломил. Я испугалась, что с собакой сюда не пустят. Выждав, когда швейцар отвлечется, мы быстро юркнули внутрь. Я выбрала стол у стены, где было удобнее спрятать Элоизу. Официантка ее заметила, но великодушно сказала:
— Ладно… раз уж сумели провести… Только придется ей сидеть очень-очень тихо.
И случилось чудо — Элоиза держалась тише воды, ниже травы. Слава богу, удалось незаметно напоить ее тремя блюдцами воды, и она задремала, привалившись к моим ногам; вскоре мне стало жарко, но высвободиться из-под нее я не рискнула.
Чай меня немного расслабил, успокоил — а именно в успокоении я и нуждалась.
Тело ныло от усталости, глаза будто целую вечность не смыкались. Впрочем, куда сильнее физических мук меня терзали муки душевные: постепенно я осознавала, насколько виновата перед Роуз. Даже привычные сердечные беды отошли на второй план. Не благородная тревога о счастье Саймона вызвала у меня вспышку гнева, а жгучая, ничем не прикрытая ревность! И правда несправедливо: сначала помогаю с помолвкой — а когда все удается, набрасываюсь с обвинениями. Да, я подвела сестру. Правильно она меня укоряла! Наименьшее, что я могла для нее сделать, — тихо обсудить сложившуюся ситуацию. Ведь Роуз действительно дорожит мною больше всего на свете… как я дорожила ею, пока не влюбилась в Саймона. От этой мысли мне стало еще хуже.
И все-таки она не имела права говорить о «детском увлечении»! Я вновь разозлилась.
Как она смеет! Кто она такая, чтобы называть мои чувства «детским увлечением»? Сколько пренебрежения в этих словах! Почему не прекрасная «первая любовь»? Ну, конечно, она же сама никогда не любила…
Снова и снова прокручивая в голове ссору, я глотала чай — чашку за чашкой; к последней заварка так посветлела, что на дне виднелся кусочек сахара. Подошла официантка, спросила, не принести ли чего-нибудь еще. Уходить не хотелось, поэтому после внимательного изучения меню я заказала отбивную котлету: во-первых, ее долго готовить, во-вторых, она стоит всего семь пенсов.