Яблоко для тролля
Шрифт:
— Топать тише.
— Это ты колдуну скажи. Ну и вот, этим летом мы опять голодали, живность попряталась. И Большой Бубен приказал принести в жертву меня, потому что я рыжая и навлекаю на племя беду. Как только меня убьют, зверь вернется и сам в ловушки попрыгает. Ужасно жаль, конечно, голодных детишек, но себя мне жаль еще больше, и я удрала в лес, к Хозяину, хотела стать Душой. Помню, когда была девочкой, старухи шептались, мол, живет в лесу Хозяин, вечное существо, великий колдун. Ему суждено быть одиноким, пока не встретит и не спасет от смерти свою Душу, женщину из людей, которая станет его женой. Я, когда тебя
Ночью отправились дальше. Тролль предпринял кое-какие меры, чтобы сородичи беглянки не нашли их по следам. Хотя против столь бестолковых существ, не могущих летом в хороший год прокормиться в богатом живностью и ягодами лесу, и эти предосторожности были излишни. До жилища добрались без хлопот, не считая нескольких синяков на теле А, постоянно куда-то падавшей. Наступил поздний вечер. Накануне отдохнули хорошо, спать еще не хотелось, но, как следует наевшись, улеглись, каждый в своем углу. Верный очаг тепло тлел, мягко освещал столь разные лица: белое, узкое, загадочное, сероглазое — это А, треугольное, с ярко-фиолетовыми глазами, хитрое и вместе с тем печальное — это Тролль.
— Вух, почему мужчины не хотят меня?
— Ты не похожа на женщин, которых они знают.
— Ты знал других?
— Я много чего повидал.
— И таких, как я?
— Таких, пожалуй, нет.
— Скажи, я тебе нравлюсь?
— Конечно, — соврал Тролль — Почему же ты не взял меня до сих пор? — В голосе ее что-то звенело. Слезы, что ли?
— Хочешь стать моей?
Она всхлипнула.
— Прыгай сюда, — позвал Вух, и А прыгнула. Прямо через очаг.
Перед рассветом Тролль отчего-то проснулся. В оконное отверстие заглядывали последние ночные звезды. И ярче их рядом с ним сияли в полутьме счастливые глаза А.
А прожила с ним до следующего лета. Однажды, возвратившись с рыбалки, он не застал дома ни ее, ни знаменитого копья. Она ушла, как уходили все женщины, когда-либо делившие с ним кров. Может, их не устраивал простой быт Тролля, а может, то, что от него не рождались дети. Тролль не искал А. Вскоре он и сам перебрался отсюда на новое место. Но это уже другая история.
23
На коленях у Долли Геничка доедал малину (с медом он уже разобрался). На ковре вокруг меня собрались домашние: Светка с собакой, Манюня с Леней, матушка с вязанием и сама по себе кошка. С кухни тянуло подгорающей квашеной капустой.
— Понравилась сказка?
— Нет, — ответил честный сын, облизывая расписную ложку. — Больше не хочу про Тролля. Расскажи теперь про Бэтмана.
— Легко.
— Что за Бэтман? — удивился несовременный Леня.
— Герой. — Я потянулась. — Ладно, слушайте. Только история будет короткая, язык устал, — я потрясла языком. Он вяло мотнулся слева направо, точно хвост больной коровы. — В одной деревне жил-был хороший Бэтман. Круче его в округе парня не случилось. Как-то раз он встретился с Найтменом, главарем хороших из соседнего села, и у них вышел бой из-за Ватмана, но об этом узнал Клинтон, местный участковый, он прилетел на крыльях ночи, дал обоим по саксофону, и все само
Правда, саксофоны целую неделю побаливали.
— Ну-у, — протянул Геничка, — это нечестная сказка. Больно коротенькая.
— Слазь! — Долька спихнула его на пол. — Ничего в сказках не понимаешь. Ленка, ты просто гений, тебе срочно в Москву надо переезжать, печататься во всех издательствах.
— Гений — я, — заявил с пола Геничка.
— Ладно, твоя мама не гений. У нее обычный талант. Что ты там с ним прозябаешь, в своем, как его?
— Малом Сургуче, так его. Не прозябаю, а живу на пользу обществу по специальности. Чтобы в Москву всех талантливых переселить, нужно сначала оттуда всех неталантливых выселить. А то места не хватит. Нас, таких, на десяток одиннадцать штук.
— Да, — авторитетно изрекла Манюня, — русский народ, знаете, какой одухотворенный? Про нашу семью уж молчу, вы любого прохожего возьмите — что-нибудь этакое творит. Да вот хоть сосед по площадке, Власий Давыдович, прекрасные стихи пишет. Он даже в заводской малотиражке печатается.
Мама, помнишь, я его поэму цитировала по ударника Завьялова? Как там?
Перед нами рабочий Завьялов,еще тот трудолюб, э-ге-ге!Всю-то жизнь у станка простоял онна одной, понимаешь, ноге. А вторая нога — на педали,и, товарищи если не врут,ему дали четыре медалии грамоту «За доблестный труд»…— Дальше не помню. Но каков язык! «Ему дали четыре медали», — Манюня в восторге закатила глаза и перестала дышать. Потом со свистом засосала в легкие очередную порцию воздуха и закончила, — Самородок!
Крыть Дольке было нечем. Но она не сдавалась.
— Ладно, не хочешь печататься — напиши для нас хит. Мы с ним, знаешь, как на весь мир прогремим?
И тебя прославим.
— Пусть на мир пустые молочные цистерны гремят по ухабам. Мне больше нравится унитазы ваять.
Бесшумно, и оплата гарантирована, — я встала. — Посмотрю: что там с капустой? Пытают ее что ли? — запах из кухни тянулся премерзостный.
Долли в рыбацких валенках протопала за мной в кухню, села на витой табурет и глядела непонятно.
Кажется, печально.
— Спросить хочешь? — подтолкнула я, мешая капусту.
— Нет, заявление сделать. Мне кажется, я должна быть с тобой.
— Как это? — вдруг стало неуютно — девочка говорила серьезно. — В качестве кого? Ты ведь не брошенный птенец, чтобы положить в сумку и унести домой. Ты для этого слишком длинная.
— Перестань обзываться. Мне нужно быть с тобой — и все. Почему ты этого не чувствуешь? Не хочешь жить в Москве — не надо, перееду в ваш Малый Сургуч.
— Да, там давно тебя ждут. Есть вакантное место в хоре ветеранов, они в прошлом месяце солистку схоронили, соловушку девяностодвухлетнюю. Очень тебе обрадуются. — Я подошла к Дольке, прижала к груди ее глупую лохматую голову и сказала мягко: — Вот балда! Что ты себе придумываешь? через неделю тебе будет стыдно вспоминать о том, что ты сейчас наговорила. А через месяц забудешь и меня, и тех сволочей из ленд-ровера.