Яблоко для тролля
Шрифт:
Старый противник, давно изученный до последней гадкой крупинки, и стабильно непобедимый. Отец дворничал лет этак двадцать, и каждую зиму, исключая годы учебы на специалиста, я вместо зарядки помогала ему, махала лопатой. Разогнав врага по сугробам, мы направились домой пить чай с мятой и традиционными субботними блинами матушки. Простите, забылась! — Бабани Тони. К блинам, кстати, прилагался демобилизованный из садика по случаю выходных Геничка. Так что застольная пастораль отменялась.
Мы с отцом устроили в углу утомленные лопаты и разделись. Шипели наливаемые на сковородку блины, утробно урчал сыночек,
— Городской морг слушает.
— Значит, по адресу. Ленка, у меня R-вирус. Тебе нужно провериться, ты могла заразиться.
— Нет у меня никакого вируса. Недавно кровь сдавала, проходила городская акция «Не возьмешь!»
Прямо на улицах народ ловили, брали анализы и мораль читали. У меня все в порядке, — тут я заткнулась.
Она тоже молчала. Я тупо соображала. — Погоди, если у нас сейчас 8 утра, то в вашей дурацкой Москве — пять. Ты что не спишь?
— Пять? Утра?
По башке, наконец, стукнуло: у Дольки R-вирус. Она умрет. Она очень скоро умрет. Сердце взбеленилось, взбесилось, лопнуло и тысячью кусочков сползло вниз по клетке ребер. Лишь эхо взрыва гудело гулко: «Бумм…», «Бумм…» Только эхо.
— Когда ты узнала?
— Сегодня. То есть вчера, если уже пять.
— Ты там одна? Ты вообще откуда звонишь-то?
— Из дома звоню, и никаких сопливых утешителей звать не собираюсь.
— А меня?
Она молчала.
— Слушай, Долька, у тебя красный карандаш и бумага есть?
— Зачем? — она слегка удивилась.
— Я так люблю красных слонов, представить не можешь. Нарисуй, пожалуйста, для меня 500 штук.
— Почему не триста?
— Триста мало, доехать не успею.
— Правда приедешь? — спросила она чуть слышно.
— Прилечу. В этой Сибири столько аэропортов понастроили, в какую деревню пальцем ни тыкни — самолеты под кустами прячутся. Что им простаивать?
— Я встречу. В какой аэропорт?
— Не скажу. Не дергайся, сиди дома, рисуй слонов. Адрес помню. Все, побежала. До встречи.
— Ленка!
— Да?
— Побыстрее, ладно?
— Ага.
«Ум-рет», «ум-рет» стучало сердце. Смазались и уплыли назад озадаченные лица родителей, Геничка с блином в зубах, лестничный пролет, вражина-снег под ногами, витиеватый таксист с «извольте пристегнуться, сударыня», пустой аэровокзал. Погода, слава Богу, оказалась летная. Я сидела в «Ту», а перед глазами маячила картина: бледная Долли смертью мчит по Москве в аэропорт, сбивая доверчивые афишные тумбы и расползающихся по норам ночных маньяков. Слоны ее надолго не удержат.
27
Я ошиблась. Никто не встречал меня у трапа с военным оркестром и корзинками роз. По дороге от Внуково до долькиного дома я маялась, пытаясь закончить фразу: «Если эта зараза во что-нибудь врезалась, то…» Что «то…» никак не придумывалось. По сравнению с R-вирусом четвертование, расстрел через повешение, публичная порка и прочие неприятности казались блошиными укусами.
У подъезда я отпустила взмыленного частника, пешком поднялась на 8-й этаж и застыла у нужной двери. Было страшно. Хотела позвонить, но вдруг просто толкнула дверь. Оказалось, не заперто. Вошла.
Повсюду горел свет. Ярко сверкали люстры, тихо тлели туманные ночники.
— Ленка! — крикнула Долли из гостиной, — у тебя помада есть?
— Есть!
— Неси сюда!
Прошла в гостиную. Здесь тоже царили беспорядок и слоны. Долли в испачканном белом трико стояла на четвереньках и крупными мазками писала на полу очередной шедевр.
— Давай, — она, не глядя, протянула руку.
Я подала тюбик, мысленно объявила слонам благодарность с занесением в личное дело и отправкой поощрительного письма родителям в Африку, и стала ругаться, попутно избавляясь от верхней одежды:
— Такая-рассякая, ешки-матрешки, гудроном по тромбону! Чего ты, пакость рыжая, двери не запираешь посреди, можно сказать, ночи? Может, это не я вовсе пришла, а Феня Крюгер с мясорезкой, может, у меня погода нелетная, и я грызу с досады чемодан в Сургучевском аэропорту?
— Я же знаю, что это ты. Смотри, какой симпатичный вышел. — Она присела на коленки, привычным движением руки отвела назад волосы. — На, немножко еще осталось. — Долька подала обмылок помады, пальцы наши встретились, она отдернула руку и глянула мне в глаза. — Заразиться не боишься?
— У тебя ведь не чесотка. А насиловать меня ты, надеюсь, не собираешься. Помнишь уговор?
Никакого секса, — умно пошутила я.
— Договоры соблюдаю. Как тебе тут, нравится?
— Ужасно. Спасибо. Кажется, я опоздала на 132 слона, — на пузе последнего зверя алела цифра 632. — Извини?
Я примостилась рядом на свернутый ковер, притянула ее голову, поцеловала в лоб. Долька обняла меня, сказала: «Все, больше не могу» и заплакала. Я гладила ее пушистые волосы, худые вздрагивающие плечи и ненавидела весь мир. Красные слоны на стенах ничем не могли нам помочь. Горло сжало, щеки обожгли слезы. Извини, Долька. Я тоже не могу.
Мы довольно долго ревели, вцепившись друг в друга, потом просто сидели, обнявшись, как памятник сиамским близнецам. Долька тяжело навалилась на меня, спина от напряжения заныла.
— Долька, блины любишь? Правда, в них Геничка глазки проел.
— Попозже, ладно? Ты устала? Хочешь, пойдем на кровать?
Пошли на кровать в будуар. Долли сложилась на меня, закопалась лицом в разрез блузки. Кажется, у нее опять была температура.
— Ты должна поспать, — посетила меня гениальная мысль.