Яблоко для тролля
Шрифт:
— Коньяк? Бренди? Потанцуем?
— Ассортимент бедноват.
— А Вы что предпочитаете?
— Кефир «Золотой вымень» и принца Чарльза.
— Чарльз, — скромно представился один.
— Майк Тайсон, — присел в реверансе второй.
— Мария Медичи, — пожала плечами я. — Садитесь, коли жизнь не дорога. Гарсон, яду!
Пареньки гнусно захихикали и втиснули зады в кресла, видимо, фирменного дизайна клуба: кресла напоминали льва, присевшего по некоей надобности.
— Давно ли на фронте, батенька? А, главное, есть ли жена, дети, московская прописка? — картаво поинтересовалась я у устроившегося
Чарльз отчего-то заробел. Пуговица оторвалась. Я бросила ее в коктейль и обратилась к Майку, — А вот вы, товарищ негр, почему вы такой белый? Тоже волнуетесь? Или чтоб белогвардейцы на снегу не заметили? Тогда вам лучше бегать голышом. Кстати, у меня первый разряд по боксу. Здесь ринг есть гденибудь? Перчатки у меня в сумочке. Пойдем, поспаррингуем? По апперкоту?
— Женщины не боксируют, — фыркнул Минька Тайсон. Думал, шучу.
— Ты отстал от жизни, малыш. Лет на пятьдесят. Я в двадцатке лучших спортсменок регионов Сибири и Дальнего Востока. Пойдем скорее, я уже часа три не тренировалась. Это вредит форме, гасит спортивную злость, она переходит в неспортивную. Могут пострадать невинные.
Мальчонки опять заржали. Я им нравилась, но зря они мне не поверили. Сейчас-то я, конечно, никому морду не била, но разряд имелся, честно заработанный еще в школе разряд. Принц Чарльз изволили отбыть за выпивкой, Минька нес что-то про культуру. На маленькой сцене клуба «Бергамот» устраивался петь. Не знаю как аппаратура — не разбираюсь — а костюмы на ребятах были что надо.
Правда, неизвестно — кому надо. Дольку обтягивал блестящий белый комбинезон в черных и зеленых пятнах. Она смахивала на гепарда, больного ветрянкой. Кэт сшибала с ног очередным заоблачным мини и лохматущей кофтой стального цвета, плавно переходящей в прическу. А мальчики! Божечки, никогда не видела таких нарядных мальчиков. В предсмертном сне клоуна-шизофреника не вынырнут из подсознания столь стильные сердцу образы. Слава имиджмейкеру, он свое дело знал: великолепный «Бергамот» не походил ни на один существующий вид безумной материи. О! Он отличался. Однозначно.
Катюха что-то объявила, кушающие гости слабо поныли, пошлепали дланями, и телега концерта понеслась по ухабам с оглушительным грохотом. Долли, тряся кудрями, металась по крохотной сцене горящей белкой. Ее властный и упрямый голос шутя пролетал сквозь шум, создаваемый группой, возбуждал чахлые эмоции пьющей толпы, подымая их до уровня энергии. Были ему нипочем безумная россыпь клавишных, завывание соло, яростное гуканье баса, фанатичное «бум-бум-бац», «бум-бум-бац» ударных. Где-то снизу неожиданно в тему альтово тянула Катюха.
Самцы мои, завидя «бергамоток», сразу подсели.
— О-о-о! — протянул Минька-боксер.
— Гы! — восхитился великосветский Чарли.
Челюсти их отвалились и надежно устроились на груди. Они сползли к самому пузу, когда в перерыве между песнями ко мне прискакала мокрая Долька.
— Не скучаешь? — спросила она.
Плейбои бешено замотали плешивыми шевелюрами, убеждая Долли в полной неспособности кого бы то ни было соскучиться в их остроумном обществе, и предложили свои неотразимые услуги, особенно по части послеконцертного развлечения очаровательных дам. Глаза Дольки
— Милый, ты так мне сразу понравился, представить себе не можешь! — милый завилял в штанах хвостом от радости, а звезда продолжала, — Ты меня просто спасаешь. В последнее время мужики какието голубые пошли, переспать не с кем. Просто измучилась.
— Не может быть, чтоб у такой классной девчонки парня не было! — истекая слюной, бормотал ошалевший Чарли.
— Да парни-то находятся, слова приятные говорят. А как до постели дойдет — в кусты.
— Значит, гомики, — авторитетно изрек завидующий счастью приятеля Минька.
— Наверное. А может, не надо им рассказывать, да доктор велел. Иначе, говорит, уголовная ответственность. До пяти лет. Ну, я как скажу, так член сразу бац! — и упал. Наверное, гомики попадались, — доверительно делилась звезда, все крепче прижимаясь к Чарли.
— Что же вы им такое говорите? — насторожился тот.
— R-вирус у меня, любимый, R-вирус. Встретимся после концерта? — последнюю фразу она прокричала с пола, куда ее сбросил испарившийся в облаке дыма искуситель. Пахло не то серой, не то чем попроще. Приятель его исчез тоже.
— Опять гомик попался, — подымаясь, констатировала Долька со вздохом.
— Ты зачем кавалеров распугала? Думаешь, на меня еще кто-нибудь клюнет?
— Пусть попробует! — весело ответила она и убежала на сцену.
«Бергамот» снова взыграл, а я слушала и размышляла на тему неисповедимости господних путей.
Вот назвали группу «Бергамотом», плохого не хотели — слово красивое, понравилось. А оказалось — это груша такая. Груша, как известно, слабит, и музыка у ансамбля ресторанная получается, способствующая пищеварению. Чтоб пища в кишечнике не задерживалась, насквозь пролетала, повышался доход заведения. А говорят еще: что тебе в имени? В нем самая суть и есть.
31
Ночью, когда мы возвратились после выступления домой, Дольку внезапно стало рвать. Фонтаном.
Она даже до туалета добежать не успела, перевозила шубу, пол и стены в коридоре. Я ткнулась было помочь ей раздеться и вытереться, но она вдруг заорала:
— Пошла вон отсюда, убирайся, не прикасайся ко мне, катись ночевать к Кэт! — и так далее. Потом запал кончился, она опустилась на пол в блевотину и закрыла глаза. Я разделась, сходила в спальню, достала из дорожной сумки перчатки, надела, вернулась в коридор. Долли сидела, бессмысленно раскачиваясь. Сил у нее не было даже чтобы заплакать.
— Долька! — она не пошевелилась. — Открой глаза, фокус покажу.
Открыла. Я помахала у нее перед носом руками в перчатках:
— Так я тебе больше нравлюсь? — и стала ее раздевать. Она не сопротивлялась. Я ее помыла по возможности, положила спать. Почистила вонючей дрянью шубу, протерла пол и стену с хлоринолом.
Совершенно никакая от усталости упала рядом с Долькой на кровать, в момент выключилась и увидела знакомый с детства сон.
Обязательно зима. Дом в деревне. Ночь. Оконным светом режет глаза. Двор. Крыльцо, ступени черные. Дверь не на замке. Но мне не туда. Напротив дома — сарай. Промороженный и темный. Снег.